– Одна из причин, почему я вляпалась в неприятности, – это оригинальность Ярдли по части имен, – произнесла Даффи, возвращаясь в оранжерею с двумя кружками чая, для себя и для Чарли. – В своем отчете я назвала их младшего сына Роуэна «она». До этого я знала лишь двух детей с таким именем, и обе были девочками. Я решила, что у Хелен тоже девочка. Лори Натрасс ухватился за эту мою ошибку, сделал из мухи слона. Он также поставил мне в вину недостаточное личное участие в судьбе этих Ярдли – в отличие от Рассела Мередью, который практически поселился у них. Я ни разу не поговорила с Хелен и Полом, не задала им ни единого вопроса.

– Вы сожалеете об этом? – спросила Чарли.

– Я сожалею, что не нашла времени для личного знакомства, но дело в том, что… – Даффи не договорила. – Я снова защищаю себя.

– Неправда. Я ведь не нападаю на вас.

Джудит Даффи поджала губы.

– Дело в том, – произнесла она уже не столь сурово, – что пока Лори Натрасс не объявил меня корнем всех зол, я была главным экспертом по этому вопросу во всей стране и, естественно, просто не имела времени на знакомство с каждой семьей. Конкретную помощь таким семьям, как Ярдли и Хайнсы, я оставляла другим – тем, кто, на мой взгляд, имел соответствующую подготовку. Моя работа как эксперта не предполагала знакомства с семьей – я, в известном смысле, должна была взглянуть на данные мне образцы под микроскопом, и понять, что же я там увидела. В случае с Роуэном Ярдли я увидела легочную ткань и проломленный череп. То есть то, что говорилось в переданном мне заключении детского патологоанатома. Меня не просили изучить гениталии ребенка, отсюда моя ошибка относительно его пола.

Даффи убрала от лица волосы.

– Я должна была понять, что речь идет о мальчике. Мне следовало проверить, и я искренне сожалею, что этого не сделала, но… – Она пожала плечами. – К сожалению, это не отменяет того, что я увидела в микроскоп: однозначные свидетельства того, что в течение своей короткой жизни Роуэн Ярдли не единожды подвергался попытке удушения. И никакие часы, проведенные на кухне у Ярдли в беседах с ними, не помогли бы исчезнуть признакам неестественной легочной обструкции. Равно как и проломленному черепу.

Отхлебнув чай, Чарли задалась про себя вопросом: можно ли найти аналогию в полицейских терминах? Если, шагая через сомнительный район, она увидела бы, как подросток в натянутом на лицо капюшоне сбил с ног старушку, осыпал ее грязными словами и убежал с ее сумкой, она, вне всякого сомнения, считалась бы очевидцем совершенного преступления. Можно ли назвать Джудит Даффи точно такой же свидетельницей в отношении Хелен Ярдли? Можно ли сказать, что врачи, которые свидетельствовали в пользу Ярдли, говорили что-то вроде: «Нет, он ее не ограбил, он всего лишь репетировал роль для школьного спектакля об уличных грабителях»?

– Скажу одно. Поскольку я с ней не разговаривала, вы можете сказать, что мои слова ничего не стоят, но я убеждена, что перед смертью Хелен Ярдли вырвалась из своего личного крошечного ада, – изрекла Даффи. – То, через что она прошла, дало ей некую жизненную цель. Ее деятельность в поддержку других женщин была совершенно искренней. Думаю, она страстно верила в их невиновность – и Сары Джаггард, и Рей Хайнс, и всех остальных. Она стала знаменитостью – этакая мученица, превратившаяся в героиню. Это дало ей то, что ей так настоятельно требовалось, – внимание окружающих, признание… Думаю, ей на самом деле хотелось быть хорошей. Именно поэтому она так преуспела, возглавляя СНРО.

В голосе Даффи Чарли послышались гордость и восхищение, отчего ей сделалось немного не по себе.

– Разобраться в мотивах человеческих поступков всегда нелегко, – продолжала Даффи, – но если хотите знать мое мнение, скажу. Желание Хелен Ярдли быть невиновной заставляло ее свято верить в то, что и другие женщина тоже невиновны. Ирония в том, что даже если все они до единой виновны, поддержка со стороны Хелен пошла бы им только на пользу. Ее убежденность в том, что на самом деле они хорошие, возможно, помогла бы им простить себя за содеянное ими зло.

– Вы хотите сказать?..

– Что все они виновны? Нет. Я лишь хочу сказать – кстати, люди вроде Лори Натрасса упорно отказываются в это поверить, – что вероятность того, что за внезапной, необъяснимой смертью ребенка кроется убийство, гораздо выше в наши дни, чем когда-то. Пятьдесят лет назад в стране ежегодно имели место три тысячи случаев смерти детей в колыбели. Постепенно, по мере улучшения жилищных условий, их число сократилось до тысячи в год. Затем, когда во многих домах отказались от курения, матери перестали спать вместе с младенцами и была развернута кампания «Спим на спинке», убеждавшая родителей, что класть ребенка спать на животик опасно, – количество случае СВДС в стране упало до четырехсот. Что же касается личного крошечного ада… – Даффи бросила взгляд в кухню, как будто там находился ее личный крошечный ад. – Думается, он никуда не делся, и его случаев столько же, сколько и было, если не больше. Что, в свою очередь, означает такое же количество взрослых, способных причинить собственным детям зло.

– Иными словами, смерть детей от неестественных причин составляет сейчас бо́льшую долю от всех случаев, – подвела итог Чарли. Что ж, очень даже разумно.

– Я бы сказала, что да. Но я не статистик и потому не уверена, означает ли это, что в наши дни смерть ребенка в колыбели – это с большей вероятностью убийство младенца, чем пятьдесят лет назад. Статистические данные могут помочь, когда смотришь на пропорции, однако они страшно искажают правду, кода их пытаются применить к конкретному случаю. Я стараюсь быть предельно точной, когда говорю о подобных вещах, и меня страшно злит, когда какие-то идиоты передергивают мои слова. – Даффи произнесла эти слова скорее печально, нежели со злостью. – Вы наверняка слышали мою печально знаменитую фразу: «Крайне маловероятно. Почти невозможно».

Чарли кивнула.

– Именно она поставит окончательную печать на моей судьбе в Генеральном медицинском совете, – сказала Даффи. – Как я могла произнести эти неточные, предвзятые слова по поводу смерти двух младенцев, не имея на руках точных статистических данных? Очень просто. Я их не произносила. Я пыталась объяснить, что я имела в виду, но адвокат Хелен Ярдли затыкал мне рот. Заданный мне вопрос звучал так «Возможно ли, что оба ребенка, Морган и Роуэн, стали жертвами СВДС?». Та фраза, за которую теперь меня все ненавидят, была ответом именно на этот вопрос. Однако я не имела в виду тот факт, что в одной семье имели место два случая СВДС. По этому поводу я сказала бы, что два случая СВДС в одной семье – вещь редкая, однако исключать ее нельзя, если среди родственников известно какое-то заболевание – например, генетическая предрасположенность, случаи сердечной аритмии…

Джудит Даффи подалась вперед.

– Когда я сказала, «крайне маловероятно, почти невозможно», я имела в виду – учитывая то, что я увидела в микроскоп, что не имеет ничего общего со статистикой случаев младенческой смерти. Я подробно изучила дело обоих детей и обнаружила то, что, на мой взгляд, было неопровержимым доказательством неестественности причин смерти каждого – повторные попытки удушения, отравление солью, двухсторонний пролом черепа…