— Доктор Мюррей говорит, что каждый день, который приближает меня к сроку тридцать шесть недель, приближает меня к простым родам с потугами и освобождением от бремени. — Она услышала звук хлопнувшей автомобильной дверцы.

Бабушка и тетя Мэй обменялись взглядами.

— Почему бы тебе не пойти и не посмотреть, кто это приехал? — предложила бабушка.

Сара вышла на крыльцо. Ее подарки уже были уложены в коробки и погружены на заднее сиденье «мини», и она не могла дождаться, когда вернется домой и вытянет ноги.

— Привет, пап, — сказала она. — Ты пропустил вечеринку. — Она ухмыльнулась, увидев робкое выражение его лица. — Ты ведь так и планировал, не так ли?

— Виноват.

— Хочешь торта?

— Может быть, попозже. Тут еще один подарок. — Он протянул большую плоскую коробку.

— Ты купил мне подарок?

— Я не говорил, что купил его.

Заинтригованная, Сара присела на плетеный стул. Она развязала ленту, сняла крышку с коробки и ахнула. Она ничего не могла сказать. Одно мгновение она не могла двинуться. Там, в коробке, лежала роскошная шаль, сотканная на станке ее матерью. Она знала, что это ее работа, на ней стояла ее подпись. Мягкая и прочная каждой своей нитью, шаль была глубокого цвета только что раскрывшегося пиона.

— Я решил, что у тебя полным-полно детских одеял, — сказал ее отец. — Это для тебя. От меня… и от твоей матери.

— О, папа. — Руки Сары дрожали, когда она погрузила их в коробку и наполнила их самым мягким на свете маминым кашемиром. Она поднесла шаль к своему лицу и вдохнула, воображая, что сможет ощутить незримое присутствие своей матери, вплетенное в шерстяные нити. — Эта ткань была на ее станке, ведь так? — спросила она отца, ее голос сорвался.

— Да, это она. Не мог заставить себя прикоснуться к нему долгие годы. Может быть, он ждал подходящего случая. Флоренс из магазина пряжи помогла мне закончить эту вещь. Можно увидеть, где рука меняется.

— Мне она нравится такой, какая она есть. На ней видно, где она остановилась и где ты занял ее место. — Она набросила шаль на плечи и почти со стоном вздохнула. Это мамино объятие.

Сара всегда несла в себе боль утраты. Это никогда не изменится Но она знала теперь, что любовь ее матери горит внутри ее, пламя, которое никогда не погаснет.

— Спасибо тебе, — сказала она отцу.

Она изучала морщинистое лицо, на котором оставили свой след многие часы работы на солнце и на ветру. Она знала, что этот человек, этот дорогой ей человек, этот заботливый человек всегда жил ради нее, любил ее на расстоянии и не знал, как стать ближе. И тем не менее он знал. И теперь знала и она.

— Пап, я хотела бы не быть таким противным подростком, потому что я не ценила всего того, что здесь есть, или…

Он повернулся и плотнее укутал ее плечи в шаль.

— Ты выглядишь в точности как она. Ты говоришь как она. Мне больно смотреть на тебя, — сказал он, и в его голосе слышалась печаль. — Каждый раз, как я смотрю на тебя, мое сердце разбивается снова и снова.

Она впитала эти слова, страдая за него. И в то же время ее пронзило более глубокое понимание. Как ни трудно было ей потерять свой брак, утрата ее отца была куда хуже. Он потерял свою жену, своего лучшего друга, своего товарища по жизни.

— Мне очень жаль, папа. Хотела бы я, чтобы ты сказал мне это раньше.

— Я говорю тебе сейчас. В любом случае я ошибался. Ты отдельная личность, не она, и ты нужна мне, и я молюсь Богу, чтобы ты осталась.

Ее отец уселся на одном конце шезлонга, и она прислонилась щекой к его руке.

— Ты в порядке, папа, — прошептала она.

Он погладил ее по голове.

— Я отвечаю за семью.

Они сидели вместе, глядя на воду, где море и небо встречались над устричными садками. Лодки спокойно покачивались на легком ветру.

— Я должна спросить у тебя кое-что, — сказала она.

— Давай.

— Что ты думаешь о том, чтобы присутствовать при родах?

Он на мгновение застыл, а потом глубоко вздохнул:

— Я боюсь.

Ее сердце упало.

— Я хочу сказать, мне нужен кто-то, кто будет ходить со мной на занятия. Ты можешь не входить в родильную комнату, если не хочешь, но я хотела бы заниматься с тобой и практиковаться…

— Ты не дала мне закончить. Я сказал, что я боюсь. И горжусь. Я сделаю для тебя все, что угодно, дорогая. И ты это знаешь.

Сара не могла спать. В этом не было ничего нового; она не могла спать большую часть ночей. На ее последнем еженедельном осмотре дети весили по шесть фунтов каждый, и они все еще росли, оставляя мало места для чего-то другого. Она лежала, ее одеяло сбилось, она купалась в поту, кожа на животе ужасно болела. Ее мочевой пузырь был готов взорваться. Она чувствовала себя разваливающейся на части и усталой, готовой покончить со всеми своими суровыми испытаниями. Подоплекой этих мыслей был неизбежный страх, и, если бы ей не было так тяжело ходить, она бы встала и шагала взад-вперед по полу.

Несмотря на это, ее гинеколог Беки Мюррей заверяла ее, что все идет прекрасно, но статистика и недомогания одолевали Сару. Она проводила долгие часы в постели, но это только давало ей больше времени для тревог. Она обдумывала риск преждевременных родов, позднего токсикоза и обвития пуповиной шеи ребенка. Она беспокоилась о всех видах эмбриональной недостаточности, которые они изучали на занятиях по подготовке к родам. Она даже думала об исчезновении синдрома близнецов, когда один из близнецов растворяется в теле матери, не оставляя и следа. Доктор Мюррей обещала ей, что на этой стадии беременности этот синдром физически невозможен, но это не избавило Сару от тревоги. Она тревожилась обо всем: о здоровье детей, о сложности, о трудных родах, о кесаревом сечении. Проснется ли она, когда они заплачут. Она тревожилась о том, где они будут жить. О медицинской страховке.

Благодаря Брайди соглашение с Джеком и отчисления на детей были щедрыми, но, без сомнения, ей придется их содержать. Рисование комиксов показалось ей таким же смехотворным, как казалось раньше Джеку.

В четвертый раз она встала, чтобы сходить в ванную, заметила луч света на горизонте и решила больше не спать. Фрэнни была только счастлива пораньше выбежать во двор. Сара открыла дверь и последовала наружу за собакой, в неподвижный воздух. Туман скрывал вид, создавая мир теней. Собачий хвост, маячивший впереди, указывал ей путь сквозь туман.

Сара поняла, что еще далеко не утро. Свет исходил от луны, и было два часа ночи. Луна еще не была полной, но приближалась к этой фазе, ее белое лицо, как привидение, смотрело на молодую женщину пустыми глазницами.

— Хотела бы я, чтобы ты была здесь, — сказала она своей матери, плотнее запахиваясь в пионовую шаль. Ее мягкое тепло охватывало плечи Сары, словно объятие, и она снова и снова испытывала благодарность к отцу за этот жест, за то, что он закончил работу ее матери и отдал шаль ей. Ее мать покинула их, но все же, спустя годы после своей смерти, она смогла сделать Сару и ее отца ближе. Но все еще… — Я справлюсь, мама. Хотела бы я, чтобы ты была здесь.