– Я себя неважно чувствую… Наверное… женские дни начнутся! – выдавила Ринка.

Врать было почти физически больно, но и рассказать правду она не могла! Он терпеть не может драконов, для него они – грязные неразумные животные. Что, если он заберет Фаберже в свою Госбезопасность и там его заизучают насмерть? Даже если не насмерть, все равно малышу будет там плохо, страшно и одиноко!

Поверил Людвиг или нет, Ринка так и не узнала, потому что к Людвигу подошел слуга и тихо сообщил:

– Вашу светлость к фонилю. Звонят с виллы «Альбатрос». Будете отвечать?

– Конечно.

– Прошу следовать за мной.

Людвиг нахмурился и, извинившись, встал. У Ринки в животе образовался ледяной ком страха: неужели с Фаберже плохо? Он вылупился? Или не смог вылупиться и застрял? Но ведь Рихард бы позвонил сразу, как только дракончик начал проклевываться, он обещал!..

– Я с вами! – отчаянно прошептала Рина и, вскочив, почти побежала за Людвигом. Точнее, она очень старалась не бежать впереди него, хотя каждая секунда промедления казалась катастрофой.

– Рихард? – спросил Людвиг, приняв у почтительного слуги трубку мобиля.

– Герр Людвиг, – голос дворецкого, отчетливо слышный Ринке, был привычно бесстрастен. – Что делать с пирогами?

– С какими пирогами? – нахмурился Людвиг. – Рихард, что случилось?

– Фрау Шлиммахер случилась, герр Людвиг.

– В смысле?

– Фрау Шлиммахер по незнанию взяла кувшин из комнаты ее светлости Рины.

– При чем тут кувшин? – тон Людвига был по-прежнему ровен, но вот на гладко выбритом подбородке проступил рисунок чешуи.

– При жуке. Работа кухни парализована. Жук ее светлости сидит на потолке, фрау Шлиммахер лежит в обмороке, а тесто для пирогов покинуло кастрюлю, заняло часть стола и собирается перейти в масштабное наступление по всему дому.

– Барготовы подштанники! Да прибейте вы эту гадость, а не устраивайте балаган!

– Никак нельзя прибить, ее светлость расстроится.

Следующий пассаж супруга Ринка не взялась бы повторить. Она даже пожалела, что не умеет стенографировать, а планшет с диктофоном остался дома. Такие рулады надо записывать для потомков.

– …ничего без меня… разберусь, – было единственным цензурным, что она смогла вычленить из ругани минимум на трех языках.

Надо же, какой образованный у нее муж! Еще бы не покрывался чешуей так быстро, похоже, совсем нервы ни к черту.

Ринка осторожно дотронулась до его руки, почувствовала твердый хитин под пальцами – и сжала. Ободряюще.

Оборвав тираду на полуслове, Людвиг швырнул трубку на фониль и повернулся к Рине. Как ни странно, рисунка чешуи на лице стало меньше… да, прямо на глазах чернота растворялась, коже возвращался естественный цвет. И ее руку он даже не пытался стряхнуть. Напротив, накрыл своей ладонью.

– У нас дома открылся филиал сумасшедшего дома, – уже намного спокойнее сообщил он свежую новость.

Ринка могла бы ему возразить, что открылся он давно, и пора бы уже привыкнуть, но не стала. Дразнить гусей – не наш метод.

– Может, просто вернемся домой? Пожалуйста.

– Разумеется. Иначе мы рискуем застать руины, – кивнул он Ринке и вопросил в пространство: – Где там Мюллер?

– На кухне, ваша светлость, – отозвался лакей, карауливший возле двери.

– Пусть подает мобиль, – распорядился Людвиг и снова взял Ринку за руку. – Ты совсем бледна. Иди на улицу, я извинюсь перед Германом и Отто, и едем домой.

Ринка слабо улыбнулась и, внезапно для себя, привстала на цыпочки и поцеловала супруга в почти гладкую и почти человеческую щеку.

Виен, Астурия

Людвиг

Людвиг сам не ожидал, что его злость на безмозглых слуг так скоро утихнет. Может быть, причиной тому был свежий воздух, который нравился Людвигу куда больше запахов специй, жареного мяса, вина и духов, витающий в обеденном зале. Может быть – кошка по имени Собака, свернувшаяся у него на коленях и мурлыкающая. А может быть, внезапно ласковая жена, прижавшаяся к Людвигу и положившая голову ему на плечо.

Наверное, пора уже привыкнуть, что она не боится его невольных метаморфоз и воспринимает чешую как оригинальное украшение. И привыкнуть к тому, что ему хочется ее касаться не только в постели.

Сейчас, в мобиле, мчащемся по вечерней Виен, Людвигу было невероятно хорошо – обнимать ее, шептать ей на ушко нежности, да просто чувствовать ее тепло и доверие. Странное, непривычное – то есть давно забытое – ощущение. Мир снова добр и уютен, чудовища под кроватью – всего лишь нестрашная сказка, небо чистое, родители любят и понимают. Наверное, так хорошо и спокойно ему было впервые с тех пор, как он унаследовал проклятый дар Бастельеро.

Рихард встретил их на пороге, за его спиной маячила рыжая камеристка. Кошка выскочила из мобиля первой и большими скачками унеслась в сад. Людвиг помог Рине выйти и проводил до ее комнаты, хотя, видят боги, ему хотелось подхватить ее на руки, распахнуть дверь спальни пинком и уложить жену в постель прямо в бальном платье и королевских топазах.

Но не на глазах же слуг, будь они неладны!

– Рина, радость моя… – Людвиг поцеловал ее пальцы и с удовольствием отметил, что жена порозовела и задышала чаще.

Однако слуги…

– Мне нужно переодеться, – глядя ему в глаза, шепнула Рина.

От ее голоса, от движения ее ярких, словно зацелованных губ Людвиг едва не потерял последние остатки самообладания. Он даже готов был наплевать на посторонние взгляды, он почти успел притянуть жену к себе и поцеловать, но тут с кухни донесся вопль на несколько голосов и металлический грохот.

Рина тут же отпрянула, спрятав руки за спину.

– Мне… нужно переодеться! – повторила она и отчаянно позвала: – Магда! Домашнее платье… не могу же я идти на кухню в этом!

– Не ходи. Я сам разберусь и с жуком, и с… – Он хотел сказать «Барготовыми детьми», но осекся. Не пристало выражаться при дамах. – Со слугами.

И снова поймал ее запястье, стоило ей перестать прятать руки за спиной, поднес к губам и коснулся, совсем легко.

Она коротко выдохнула и выдернула руку.

– Только… только не обижайте его! – ее голос прерывался, а Людвиг совершенно не мог понять: кого не обижать? Разве тут есть хоть кто-то, кроме них двоих?

– Кхе, – раздалось рядом скрипучее.

Проклятье!

Людвиг едва сдержался, чтобы не развоплотить назойливого дворецкого прямо сию секунду, но тут с кухни донесся новый грохот. И визг. Женский. На три голоса.

– Не волнуйся, твой жук не пострадает, – вздохнул Людвиг и с трудом разжал руку, выпуская на волю тонкие пальцы супруги.