Властители Океании, как я отметил выше, своим новоязом стремились истребить в обществе представление о нравственности. Уничтожить соответствующие слова или «оскопить» их, лишив духовных и нравственных смыслов, сделав их инструментом лишь бытовой и производственной жизни. С тем, чтобы граждане не задумывались о том, «что такое хорошо и что такое плохо» (Владимир Маяковский). Они (граждане) должны стать биороботами, получающими управляющие сигналы «сверху» – от самого Большого брата, который за них будет решать, что «что такое хорошо и что такое плохо».

Интересно, но во ряде языков лексика, формирующая нравственность в обществе, может быть весьма бедной. Или в этой лексике могут быть «дыры», если ее сравнивать с лексикой других языков. Например, русского. Чаще всего для иллюстрации используется язык евреев – иврит. Академия Иврита в Израиле на сегодняшний день оценивает количество слов в Иврите в 75.000-80.000. Не так уж мало. И кое в чем он даже избыточно богат. Вот наблюдение одного знатока и любителя иврита: «…в иврите мне известно 12 слов, которые обозначают различные тонкости желаний. Аналогично, есть не менее 13 слов, характеризующих оттенки радости. Но есть и обратный эффект. Нет в иврите слова, которое бы точно соответствовало «жалости»»[66].

Но в иврите кроме «жалости» нет и ряда других слов; некоторые же имеют несколько иные, чем у европейцев и русских смыслы. «На еврейском языке слова «добро» и «зло» означают, прежде всего, «полезное» и «вредное», они применяются к добродетели и греху лишь постольку поскольку действие последних оказывается полезным или вредным»[67].

На эту же тему рассуждает протоиерей Андрей Ткачев, который обращает внимание на отсутствие слова «совесть» в лексиконе евреев:

«У евреев не было слова «совесть». Сама совесть была. Без нее нельзя. Но слова не было. Все оттенки моральных состояний традиционно выражались вариациями на тему «страха Божия». Язычники же, не имевшие таких емких словосочетаний, связанных с Единым, искали свои адекватные термины.

Евреи могли презрительно относиться к самой идее того, что за пределами Израиля возможны успешные духовные поиски. Их избранность и долгое хранение истины в одиночестве лучше всего способствовали развитию чувства религиозного высокомерия. Но духовная гордость, помноженная на презрение, и априорная убежденность в чьей-то бесплодности и бесполезности – плохие товарищи. Слово «совесть» тому доказательством.

И в греческом, и в русском, и в английском, и еще, вероятно, во многих языках это слово сконструировано одинаково. В нем заключена идея соприсутствия, сосуществования. Есть некий голос во мне, который, в сущности, не мой…»[68].

Ничего удивительно в отсутствии ряда ключевых слов в языке древних евреев нет. Ведь они в древние времена были, как мы узнаем из Ветхого Завета, «диким» и «жестоковыйным» (упрямым) народом. И нравственность у них была своеобразная: «око за око», «зуб за зуб» и т. п.

Современные филологи и библейские историки, правда, утверждают, что позднее под влиянием греков некоторые еврейские слова приобрели дополнительную смысловую нагрузку и стали в конце концов выражать смыслы, относящиеся к сфере нравственности. Вот, например, заключение одного автора на эту тему. Правда, в нем содержится сомнение в том, что понятие «совести» прижилось в языке евреев: «Итак, со всей определённостью можно сказать, что понятие совести существовало у греков изначально и не проникало к ним от семитов, у которых его попросту не было до тех пор, пока оно не было получено от греков. Это не арийцы заимствовали у семитов понятие совести, это семиты заимствовали его у арийцев. Мы дали евреям понятие не только о Боге, но и о совести, правда, прижиться у них до сих пор оно так и не смогло»[69].

На протяжении большей части своей истории еврейский народ находился под жестким контролем своих вождей. В Новом Завете мы читаем о тоталитарной власти фарисеев и книжников, первосвященников и законников над евреями Иудеи. Чем жестче тоталитарный режим, тем меньше необходимости в словах, выражающих нравственные нормы. Более того, такие слова становятся даже вредными и опасными для тех, кто правит народом.

Лично мне показалось, что между обществом Океании Джорджа Оруэлла и еврейским народом Ветхого и Нового Заветов можно провести определенные параллели. И там, и там – тоталитарный режим. И там, и там – язык, максимально свободный от нравственных смыслов.

Энтони Бёрджесс: продолжение темы новояза

Как мы знаем, роман «1984» получил всемирную известность, уже к 1989 году роман был переведён более чем на 65 языков (сегодня, наверное, их число перевалило за сотню). За десятилетия после выхода романа было написано бесчисленное количество работ, содержащих критику и анализ указанного произведения Оруэлла. Среди них особенно выделяется книга английского писателя Энтони Бёрджесса «1985» (издан в 1978 году). Из самого названия романа можно догадаться, что Бёрджесс продолжает размышления над проблемами, поднятыми в «1984» Оруэлла. В целом Бёрджесс согласен со своим предшественником, что новояз является сильнейшим средством разрушения традиционного общества. И тезисы Оруэлла дополняет некоторыми своими наблюдениями и мыслями. Например:

«…главная цель филологов ангсоца не обкорнать язык до подобающей простоты, а настолько полно приспособить его для выражения ортодоксальной доктрины государства, чтобы в речь, будь то письменная или устная, не могла бы проникнуть даже тень ереси. «Свободный» еще существует, равно как и «несвободный» или «свободность», но само понятие может быть лишь относительным, как в «свободный от боли». «Свободный» в смысле «политически свободный» в новоязе не имеет смысла, поскольку самой такой концепции больше не существует. Текст о политической свободе вроде Декларации независимости невозможно осмысленно перевести на новояз».

Беседуя с журналистом по поводу романа «1984» (примерно четыре десятилетия назад), Бёрджесс, обратил внимание на то, что новояз представляет собой сочетание четко определяемыхтехническихтерминов (многие – узкоспециальные) и общих понятий с очень размытыми смыслами. При этом так называемые общие понятия, с точки зрения приверженцев старого языка, все больше приобретают звучание сленг.

Сленг (англ, slang), согласно Википедии, – «набор особых слов или новых значений уже существующих слов, употребляемых в различных группах людей (профессиональных, общественных, возрастных и так далее)». В английской лексикографии термин «сленг» получил широкое распространение приблизительно в начале XIX века. Американские литературоведы Дж. Б. Гриноу и Дж. Л. Киттридж дали следующую характеристику сленгу: «сленг – язык-бродяга, который слоняется в окрестностях литературной речи и постоянно старается пробить себе дорогу в самое изысканное общество». Понятие «сленг» близко к таким понятиям, как «диалектизм», «жаргонизм», «вульгаризм», «разговорная речь», «просторечие»[70].