— По местам стоять, с якоря сниматься!

С богом. Восемь утра. Канонерка, негромко работая машинами, выходит из речного русла на простор залива. Идет, покачиваясь. Утренняя свежесть. Ветер в лицо. Черт, как мне, оказывается, этого не хватало…

Вижу «Гуаскар».

— Полный вперед, — командую я в трубу. — Сигнальщик! — приказываю я Киклопу. — Передай: Командиру Гуаскара. Как адмирал флота Его Величества приказываю лечь в дрейф и принять на борт абордажную партию.

«Ты не слишком торопишься?» — спрашивает Киклоп жестами.

— Это их разозлит.

Киклоп смотрит с раздражением, но подчиняется. Его очки сверкают на солнце, как чертовы бриллианты.

Конечно, разозлит — тем более что призовой партии у меня попросту нет.

«Гуаскар», не отвечая, снимается с места и резво набирает скорость. Хорошо идет. Белые буруны под форштевнем. Проклятье! Он, похоже, быстрее нас на пару узлов. Я поднимаю голову — над «Гуаскаром» пронзительно синее небо. Я вдыхаю полной грудью, руки слегка дрожат. Ничего.

Пулемет на носу «Гуаскара» начинает разворачивать стволы в нашу сторону. Вот и ответ, похоже.

Я поднимаю руку. Ну, с богом.

— Приготовиться… залп!

Олаф дергает шнур.

Бум! Выстрел хлопает по ушам — какой-то он на удивление тихий, с замедленным, деликатным эхом. Звук словно опускается на нас сверху, как покрывало.

Впереди, не долетев до «Гуаскара» метров полста, взметается столб воды. Промазали, конечно.

Я кричу:

— Недолет! Поправка…

Бу-бу-бу-бу — стрекот пулемета. Очередь прошивает воду совсем рядом с бортом «Селедки». Ровный ряд фонтанчиков. Бу-бу-бу. Еще один. Ближе. Пристреливаются, сволочи.

Я говорю Киклопу:

— Сигналь: Лейтенанту Йорку. Ультиматум не принимаю. Настаиваю на вашей немедленной капитуляции.

Я поднимаю бинокль, ловлю в окуляры «Гуаскар». Ого! Форингтон стоит в рубке, смотрит в нашу сторону. И лейтенант Йорк тоже там. Он что-то кричит пулеметчику…

Пулемет поворачивается. Черные отверстия — я невольно пригибаюсь.

Бу-бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Пули пролетают над «Селедкой», шлепают по воде.

— Заряжай, целься, — говорю я. — Приготовиться… залп!

Бум!

Я закрываю глаза: пожалуйста, мне очень нужна сегодня удача. Боже, пожалуйста.

* * *

— А как же твой шрам?

Я пожимаю плечами.

— В детстве упал с качелей. Совпадение. Дело вот в чем. Я морской офицер, учился в Навигацкой школе. Тебе это может ни о чем не говорить, но туда мог поступить только потомственный дворянин — это раз, и только при одном условии — это два.

— Каком?

— У него не должно быть инородных вкраплений… вообще. Стопроцентный био. На флоте всегда брезгливо относились к вивисекции.

— То есть…

— Я солгал, Обри. Понимаешь?

Обри смотрит на меня и морщит лоб, запачканный маслом. Цок, цок. Его металлические когти на левой ноге загребают землю, задевают камешек — скри-ип. В волнении Обри часто так делает.

— Тогда почему ты с нами? — Обри смотрит на меня в упор. Чуть ли не обвиняя.

— Потому что вы — мои люди. Мой экипаж.

Обри думает немного, потом спрашивает:

— Ну хоть адмирал-то ты настоящий?

Да. Меня так прозвали на каторге.

— Что? — говорю я.

— Ты — настоящий адмирал?

— Конечно. Его Величество сделал меня шаутбенахтом — после Второй Бирманской…

* * *

Поднимаю бинокль. Перелет, думаю я.

Бух!

Накрытие. Снаряд взрывается за бортом, но взрыв настолько мощный, что осколки барабанят по палубе «Гуаскара», один ударяет в пулеметную башенку. Щелк. Пулемет захлебывается. Морпех дергает затвор — раз, другой. Заклинило?

Спасибо, боже.

Война — это драка больших обезьян. Зато на нашей стороне — самая умная.

Теперь уже не самая.

«Интеллектуальная машинка в моей голове тикает все реже. Когда она остановится совсем, я стану идиотом. Даже глупее тебя, Козмо».

Взрыв. Грохот.

Олаф!

Когда дым развеивается, от орудия остается покореженный металлический пенек.

Приплыли. Стонет раненый рулевой, я приказываю заменить его — заменяют. «Гуаскар» может сбежать в открытое море, а этого допустить нельзя. Там он может найти кое-что интересное…

— Право руля, — говорю я. — Самый полный вперед! Машинное, спите?!

Ну же, Обри. Мне нужны мои одиннадцать узлов.

Нужно отсечь «Гуаскар» от выхода из залива.

Капитан «Гуаскара» понимает, что тут не все ладно, и тоже поворачивает нам на встречу.

Сближаемся на скорости. Морпехи стреляют в нас из карабинов. Решение приходит мгновенно. Возможно, это наш последний шанс…

— Киклоп, держи штурвал. Остальные — за мной.

…..приближающийся борт монитора. Он серый. Выстрелы. Черт, у них же еще «томпсон»…

— На абордаж! — кричу я хрипло и прыгаю на палубу «Гуаскара». БУМ. Мой крик перекрывается грохотом. Некоторое время я ничего не слышу.

Так бывает после выстрела.

— За мной! — беззвучно кричу я. — Вперед, сукины дети!

Оглядываюсь. Не верю глазам и оглядываюсь еще раз.

Никого.

Я один на палубе «Гуаскара».

Конечно, если не считать морской пехоты. Пулеметчик смотрит на меня, открыв рот.

— Шел бы ты отсюда, парень, — говорю я и показываю револьвер. Морпех убегает.

Рулевой упрямый.

Я поднимаю револьвер и нажимаю спуск. Ба-бах. Рулевой пригибается. Пуля выбивает щепки из штурвала. Мимо — ч-черт. Я прицеливаюсь еще раз, взвожу курок пальцем. Щурюсь. Да где ты там… Рулевой смотрит на меня белыми глазами, потом, не поднимаясь на ноги, отпускает штурвал и ползет прочь. Ну, ладно, пусть так…

Штурвал свободно вращается. Монитор начинает отчетливо забирать влево.

— М-мать! — кричит лейтенант. — Да пристрелите его кто-нибудь!

Выстрелы. Я ныряю за покореженную пулеметную башенку, стреляю в ответ.

Вспышки.

— Свобода, — сигналит фонарь. — Свобода.

Флаг-офицер — это главный по связи. Пока мы тут воевали, поселенцы во главе с Фернандо захватили катер морпехов и их шлюпки. И теперь москитный флот Либерталии уходит на буксире подальше отсюда. А на берегу острова Свободы остаются четыре сотни отборных морских пехотинцев. Надеюсь, им здесь понравится.