— Надеюсь, брюссельская капуста.

При звуке знакомых голосов Финч поднял голову.

— Вы здесь, мистер Дануорти, какая удача! Я вас везде ищу.

—Что случилось? Я обещал мисс Тейлор что-нибудь придумать насчет репетиционной.

— Нет, сэр, я не за этим. Карантинные. Двое карантинных заболели.

Запись из «Книги Страшного суда»

(082631-084122)

21 декабря 1320 года (по старому стилю). Отец Рош не знает, где переброска. Я добилась, чтобы он отвел меня туда, где его встретил Гэвин, но даже там, на поляне, в памяти ничего не щелкнуло. Судя по всему, с Гэвином они столкнулись уже достаточно далеко от переброски, а к тому моменту у меня уже все перемешалось в голове.

Я поняла сегодня, что самой мне переброску не найти. Лес огромный, в нем уйма полян с дубами и ивняком, которые под снегом все «на одно лицо». Следовало оставить еще какую-нибудь примету, кроме ларчика.

Нужно дождаться Гэвина, чтобы он показал мне ту поляну. Розамунда говорит, что до Курси езды полдня, но он там скорее всего заночует из-за дождя.

Дождь льет не переставая с самого нашего возвращения. Мне бы радоваться — снег сойдет, — но из-за непогоды нельзя поехать поискать переброску, и в господском доме стоит собачий холод. Все кутаются в плащи и жмутся к огню.

Как справляются крестьяне, не представляю. Их лачуги продуваются насквозь, а в той, куда я заходила, даже одеяла не наблюдалось. Наверное, промерзли в прямом смысле до костей. А мажордом, по словам Розамунды, предрекает дождь до самого Рождества.

Розамунда извинилась за свое поведение во время поездки. «Я злилась на сестру», — сказала она.

Агнес, конечно, тут ни при чем, Розамунду расстраивает приезд жениха. Я улучила минутку с ней наедине и спросила напрямую, как она относится к предстоящему замужеству.

— Такова воля отца, — сказала она, вдевая нитку в иголку. — Нас обручили в Мартинов день[20]. Поженят на Пасху.

— С твоего согласия? — уточнила я.

— Это хорошая партия. Сэр Блуэт — важная птица, и его земли примыкают к отцовским.

— Он тебе нравится?

Девочка с силой воткнула иголку в растянутое на пяльцах полотно.

— Отец не пожелает мне худого и не даст меня в обиду, — ответила она, протягивая длинную нитку.

Больше она ничего не сказала, а от Агнес я добилась только того, что сэр Блуэт хороший и подарил ей серебряную монетку — очевидно, в числе прочих гостинцев на помолвку.

Агнес было не до разговоров, ее донимало больное колено. Полдороги она хныкала и жаловалась, а во дворе принялась нарочито прихрамывать. Я сперва думала, она просто притворяется, чтобы ее пожалели, но когда осмотрела колено, увидела, что корочка содрана полностью. Вокруг все распухло и покраснело.

Я промыла ссадину, замотала самой чистой тканью, которую только смогла найти (боюсь, это какой-нибудь чепец Имейн — отыскала его в сундуке у изножья кровати), а потом усадила Агнес тихо играть со своим деревянным рыцарем у огня. Но мне все равно тревожно. Если попадет инфекция, дело плохо. В XIV веке еще не придумали антибиотиков.

Эливис тоже не находит себе места. Она явно ждала Гэвина обратно еще сегодня, поэтому весь день простаивает в сенях, выглядывая во двор. Я пока не пойму, как она относится к Гэвину. Иногда, как сегодня, мне кажется, что она его любит и боится последствий для них обоих. В глазах церкви прелюбодеяние — смертный грех, так что опасность велика. Хотя в основном у меня впечатление, что «амуры» Гэвина совершенно безответны, и Эливис настолько поглощена тревогами за супруга, что обожателя просто не замечает.

Дама сердца в рыцарских романах всегда образец чистоты и неприступности, но Гэвин, как я понимаю, тоже не ведает, любит его Эливис или нет. Меня он спасал и на разбойников охотился только затем, чтобы произвести на нее впечатление (и произвел бы, будь там на самом деле двадцать головорезов с мечами, секирами и булавами). Он пойдет на все, чтобы покорить ее сердце. Леди Имейн это прекрасно видит. Поэтому, думаю, и отослала его в Курси.

К их возвращению в Баллиол слегли еще двое карантинных. Дануорти отправил Колина спать, а сам помог Финчу уложить больных в постель и позвонил в лечебницу.

— Все «Скорые» на вызовах, — сообщила дежурная. — Как только освободится, пришлем.

«Как только» получилось в полночь. До кровати Дануорти добрался во втором часу.

Колин спал на принесенной Финчем раскладушке, сунув под голову «Век рыцарства». Дануорти хотел вытащить книгу, но побоялся разбудить мальчика.

Он улегся в постель. Киврин не могла угодить в чуму. Бадри говорит, сдвиг минимальный, а чума добралась до Англии только к 1348 году. Киврин отправляли в 1320-й.

Дануорти повернулся на бок и решительно закрыл глаза. Не может она попасть в чумные времена. Бадри бредит. Он много чего бормотал непонятного — про крышки и про разбитый фарфор, теперь вот про крыс. Все невпопад. Это жар, воспаленный бред. Или когда он что-то там откатывал. И передавал воображаемые записки.

«Крысы виноваты», — так сказал Бадри. Современники не догадывались, что чуму разносят крысиные блохи, не понимали, откуда она берется. Ополчались на всех подряд — на евреев, на ведьм и полоумных. Убивали юродивых и вешали старух. Сжигали пришлых на костре.

Встав с постели, Дануорти прошлепал в гостиную и, на цыпочках подойдя к Колину, вытащил у него из-под уха «Век рыцарства». Мальчик заворочался, но не проснулся.

Профессор присел на подоконник и отыскал главу про чуму. «Черный мор» начался в Китае в 1333 году, потом на торговых кораблях переправился в сицилийскую Мессину, а оттуда в Пизу. Эпидемия распространилась по всей Италии и Франции, истребив восемьдесят тысяч человек в Сиене, сто тысяч во Флоренции, триста тысяч в Риме — прежде чем перебраться через Ла-Манш. В Англию она проникла в 1348 году «незадолго до дня Иоанна Крестителя» — то есть двадцать четвертого июня.

Тогда сдвиг должен составлять двадцать восемь лет. Бадри, конечно, беспокоился, что сдвиг получится большой, однако он говорил о неделях, не о годах.

Дануорти, перегнувшись через раскладушку, взял из книжного шкафа «Пандемии» Фицуиллера.

— Что вы делаете? — пробормотал Колин сквозь сон.

— Читаю про чуму, — ответил Дануорти шепотом. — Спи.

— Они ее не так называли, — катая во рту леденец, промычал Колин. Перевернувшись, мальчик укутался поплотнее одеялом. — Они говорили «синяя хворь».

Дануорти забрал обе книги с собой в постель. Фицуиллер вел отсчет эпидемии чумы в Англии с Петрова дня (двадцать девятого июня) 1348 года. В Оксфорд она пришла в декабре, в Лондон — в октябре 1349 года, потом распространилась на север и обратно через Ла-Манш в Нидерланды и Норвегию. Охватила всю Европу, кроме Богемии и Польши, установивших карантин, и, как ни странно, некоторых районов Шотландии.