Княгиня стояла на крепостной стене и смотрела в сторону костров, обложивших Киев со всех сторон. Печенежские кони топтали хлеба, печенежские всадники выглядывали, как лучше приступиться к городским стенам. Что привело князя Курю под стены Киева? У них же со Святославом дружба. Не простил ухода от Тмутаракани? Или просто подкупили греки? Скорее второе, Святослав уже недалече от Византии, воюет успешно, того и гляди наступит грекам на пятки, вот небось и натравили печенегов. Ольга вздохнула: если так, то Калокир неспроста ошивался вокруг князя. У княгини сами собой сжались кулаки. Окажись грек тут же на крепостной стене, Ольга задушила бы его своими руками! Но сейчас главным была не судьба предателя Калокира, княгиня заставила себя не думать о противном греке, она повернулась к Асмуду:

— Сможешь отправить гонцов к князю и к Претичу?

Воевода кивнул:

— К князю уже послан, а к Претичу не знаю, не пропустят степняки.

Ольга ахнула:

— Когда к князю успел-то?

Асмуд вздохнул:

— Сразу, как только узнал, что печенеги идут, самим не справиться, их много. Я Курю видел, тот если что задумал, то не Претичу с ним тягаться.

Ольга тревожно оглядела море костров по всему берегу:

— Думаешь, без князя не справимся? Но к Претичу все одно нужно как-то пробиться. Негоже воеводе сидеть и смотреть, как город грабят. Пошли кого, может, прорвется, пусть скажет, что, если не придет Претич, город сдадим, а князь за то его по головке не погладит.

Асмуд ахнул:

— Киев хочешь сдать, княгиня?!

Ольга даже фыркнула в сердцах:

— Ты что?! И в мыслях не держала! Но Претич пусть обеспокоится.

— Надо кого послать такого, чтоб печенеги не догадались, — кивнул Асмуд.

Через печенежский стан смог пройти мальчишка, он нес уздечку и спрашивал, не видал ли кто его коня. Печенеги хохотали над разиней, пока тот не дошел до воды, а когда увидели, что малец бросился в Днепр и поплыл к противоположному берегу, вслед полетели стрелы. С городских стен видели все происходящее, было не очень понятно, с чего вдруг переполошились степняки, только Асмуд знал, что это пытается добраться до дружины Претича его собственный внук Гюрятко. Сердце деда обливалось кровью, послал ведь мальца на верную смерть, даже если тот смог пройти печенегов, то переплыть Днепр мало кому удавалось. Но когда на следующий день на реке показались ладьи и киевляне решили, что это плывет на выручку своей столице князь Святослав, воевода Асмуд вздохнул с облегчением — добрался Гюрятко до Претича! Он хорошо понимал, что Святославу рано, до того гонцы едва доскакали, Асмуд специально отправил трех по отдельности, чтоб без осечки было. А на Днепре могли быть только ладьи Претича. Оставалось сомнение, сам ли Претич все же двинул к Киеву, или внук переплыл-таки реку.

Оказалось второе. Претич, видно, испугался угрозы княгини Ольги, а его появление испугало печенегов, они отошли от города, не принимая бой, так только чуть поогрызались, но, как только поняли, что это не Святослав со своей дружиной, тут же подступили под стены Киева снова. Приход дружины Претича мало изменил положение, сидеть в городе под защитой его воев было, конечно, спокойнее, но стало ясно, что без самого князя не обойтись. Как скоро он приплывет? И приплывет ли вообще? Княгиня все подсчитывала со своим воеводой, сколько дней будет нужно гонцу, чтоб добраться до князя, сколько тому, чтоб приплыть к городу. Ольга вздыхала, получалось много, не скоро прогонит сын печенегов от Киева, даже если поторопится.

Ждал Киев, чего-то ждали и сами печенеги. Они умели ждать.

Вдруг раздался тревожный звук била, созывающий горожан на крепостную стену. В ложницу к княгине буквально ворвался воевода Асмуд:

— Святослав пришел!

— Где? Как? — вскинулась Ольга.

— Конями пришел, его дружина идет полем сзади у печенегов!

Что происходило потом, князь рассказал уже сам. Он не стал вступать в бой с печенегами напрямую, понимая, что положит добрую часть дружины. Сделал по-другому — дружина князя шла большой дугой, охватывая печенежские отряды и тесня их к обрывистым берегам Днепра. Никто не ожидал настолько быстрого подхода Святослава с войском, видно, даже печенеги забыли, что князь движется без обозов, а потому точно ветер в поле. Окруженные печенежские отряды надеялись переправиться через реку и скрыться на другой стороне, но не тут-то было! По Днепру подходила вторая часть Святославовой дружины — на ладьях. Полный разгром печенежской орды был неминуем, и Куря с князьями запросили мира. Святослав не стал пересказывать матери, о чем разговаривал с печенежскими князьями, что им обещал и о чем напоминал, только он сам знал это, но печенеги отошли от города. Князю было досадно, что союзники по хазарскому походу так легко поддались на подкуп греков, и он все же сказал князю Куре, что думал про предательство. Печенег смог сдержаться и не ответить резко, но себе поклялся отомстить русскому князю за оскорбительные слова, хотя прекрасно понимал, что тот прав.

Ольга смотрела в усталое лицо князя и качала головой: ну разве можно так много воевать, столько ходить в походы! У Святослава обветренное лицо, покрасневшие от бессонницы глаза, он похудел и даже чуть ссутулился. Сердце матери сжималось от боли за сына. Чем она могла помочь? Святослав сам выбрал свой путь, он не советовался с матерью, не просил у нее помощи. Да и чем могла сейчас помочь княгиня, сама вон вынуждена слать к князю послов, чтобы выручал. Хорошо, что успел, не сожгли печенеги Киев.

Наступала ночь, на небе появились первые звездочки, с запада тянул слабый ветерок. От Днепра к озерцу на мелководье недавно пролетела последняя стая уток, только прошелестели крылья. Последние годы княгиня очень не любила и даже боялась ночей. Когда первый раз проснулась от кошмара — горели деревянные стены города, и она точно знала, что там, за языками пламени и черным дымом, ее внуки Ярополк и Олежек, сразу поняла, что теперь это будет повторяться постоянно. Снилось из раза в раз одно и то же, она всегда видела горящий Искоростень, но не слышала людских криков и даже гула пламени, все происходило без звука, она даже внуков не видела, только наверняка знала, что они там, в пожаре. Причем Ольга никогда не видела там младшего внука Владимира, только двух старших и обязательно детьми.

От такого наваждения не спасали ни долгие стояния перед иконой Богоматери, ни щедрые дары Десятинной церкви. Ей бы покаяться, поплакать о загубленных душах древлян Искоростеня, да вот не вышло. Пока с ней был Григорий, княгиня и заговорить об этом не давала, пресекала все попытки. Теперь другой, этот не знает ее душевной беды, не поймет. Ольга столько лет держала свою память запертой, не допускала в нее не только других, но и себя саму. Но прошлое забыть нельзя, оно рано или поздно вернется.

Так и случилось, услышала на улице брошенное вслед жестокое «убийца!», и старательно забываемое столько лет всколыхнулось. Женщина, что крикнула, вернее, прошипела, глаз не прятала. Напротив, не побоявшись ни гридей, которые быстро схватили под руки, ни самой княгини, вскинула голову и повторила: