Дверь моего кабинета тихо распахнулась, и по полу прошелестели легкие шаги. Я не обернулся. Я знал, кто пришел…

— Не вини себя, — тихо произнесла моя Машка, прижимаясь ко мне и касаясь губами моего плеча. — То не твоя вина… Все равно это рано или поздно должно было случиться. Деревянный город…

Бог мой, как она меня читает… Ведь ни слова, ни звука, ни жеста — а все поняла.

Я вздохнул и, подняв руку, обнял ее за хрупкие на вид плечи, которые, как я знал, на самом деле были прочнее любого гранита…

— Может быть… ладно. — Я усмехнулся, а затем, повинуясь какому-то наитию, тихо прошептал внезапно всплывшие в памяти слова какой-то песни, ни начала, ни конца которой я не помнил, только пару строчек: — Но мы, мы должны победить — иначе для чего на свет мы рождены. И пусть этот путь неудачно начат, будем до конца ему верны.

Но на душе щемило. Ой, как бы это не начало черной полосы! Уж больно в последние десять лет все складывалось удачно. И Польская война началась удачно, как раз к моменту окончания военной реформы, то есть аккурат под новую армию, и промышленность и торговля росли так, что я диву давался, и «Вест-индское торговое товариство» эвон как развернулось… С ним все началось с того, что в приданое Машке французы отдали нам Гваделупу. Я-то на что-то реально полезное и так не рассчитывал, ну не с таким хитрованом, как Ришелье, но острову слегка обрадовался. Сахар-то для сгущенки все равно возить надо. Так чего бы не самим, а не через третьи руки. А так — база появлялась. Однако торговать через океан, не имея никаких промежуточных опорных баз, было немыслимо. А снабжаться, а также килеваться и докероваться в чужих портах — означало лишиться большей части прибыли. Уж на чем, на чем, а на вест-индской торговле все государства занимались самым прямым и наглым протекционизмом. Так что я начал водить рылом на предмет промежуточных баз. И первую удалось ухватить всего через год, причем буквально наудачу…

Дело в том, что, как выяснилось, Шетлендские острова изначально принадлежали датчанам. То есть на самом деле норвежцам, но в тысяча триста сорок седьмом году Норвегия пострадала от Черной смерти и потому в тысяча триста девяносто седьмом году вошла в Кальмарскую унию с Данией. И все было нормально, пока королем в Дании не стал Христиан I, который (вот неожиданность-то) испытывал шибкие финансовые затруднения. Дело в том, что его дочь Маргарет была обручена с Яковом III Шотландским в тысяча четыреста шестьдесят восьмом году, и он нуждался в средствах на приданое. Ну и придумал решить этот вопрос по-родственному. И, не ставя в известность рискрод, Христиан заключил восьмого сентября тысяча четыреста шестьдесят восьмого года соглашение о закладке будущим родственникам-шотландцам сначала Оркнейских островов — за пятьдесят тысяч гульденов. Но этого ему показалось мало, а может, просто во вкус вошел, поэтому двадцать восьмого мая следующего года он заложил им же еще и Шетленды, причем всего за восемь тысяч. Но (на мое счастье) он оставил в контракте пункт о возможности выкупа островов за фиксированную сумму в двести десять килограммов золота или две тысячи триста десять килограммов серебра.

Так вот, в то время как я усиленно водил рылом насчет баз, уже английский король Яков I, он же шотландский король Яков VI (в настоящее время Англия и Шотландия оставались еще строго различными государствами, объединенными только лишь королем), испытывал дикие трудности с деньгами. Такие, что даже торговал титулами, вследствие чего мой агент при английском дворе официально стал английским бароном. У датчан вследствие их перманентных войн со шведами с финансами тоже все было не слава богу, к тому же как раз вследствие этих войн они усиленно старались задружиться со мной. Чему я отнюдь не противился, не доводя, однако, дела до самого главного и значительного подтверждения этой дружбы, которое так жаждали получить от меня датчане, а именно — до ввязывания в войну со Швецией. Так что после полутора лет сложных переговоров и… отнюдь не двух с небольшим, а почти шести тонн серебра, две трети которого получил англо-шотландский Яков I–VI, а остальное — датчане, Шетленды сначала вернулись под сень датской короны, а затем были благополучно проданы мне. Причем уже без всяких левых пунктов насчет возможности последующего выкупа. И это обошлось мне еще в полтонны серебра. Но дело того стоило…

После смерти Якова его сынок Карл I начал было разевать рот, но, узнав о сумме, которую он должен был бы мне вернуть в случае расторжения договора, быстренько заткнулся и подтвердил договор. Ибо проблемы с деньгами с окончанием правления его батюшки отнюдь не исчезли, а еще более усугубились. Я же за это время успел создать на Большом Тароватом, как теперь стали именовать Мейнленд, сильную опорную базу с доками, двумя большими фортами и довольно крупным торговым городом. Кроме того, туда было переселено около сотни семей поморов и две сотни семей крестьян, а также размещен гарнизон из двух сотен стрельцов с пушкарями и сотни казаков. Ну и до кучи на его порт базировалась конвойная эскадра из шести флейтов. Так что отобрать у меня как минимум этот остров у Карла тоже бы не получилось. Шотландскому флоту он просто был не по зубам, а нацелить на него куда более сильный английский флот король без согласования с парламентом, коий он все время разгонял, просто не мог.

Приблизительно такую же операцию я планировал провернуть и с португальцами, сначала арендовав у них на Флорише, расположенном на далеком отшибе Азорского архипелага островке, землю под факторию. Вернее, с испанцами, поскольку в настоящее время Португалия находилась с Испанией в так называемой Иберийской унии, ну типа как та же Норвегия с Данией. Но с Испанией у меня вследствие моих близких и по большей части дружественных контактов с Соединенными провинциями, независимость коих испанцы все никак не хотели признавать, отношения были не очень. Так что никаких особенных подвижек не произошло. А тут еще начались напряги со шведами, и все мои планы пошли прахом. Однако торговая линия оказалась установлена и начала активно использоваться…

Следующие несколько дней, казалось, не подтвердили моих опасений. Погибших действительно оказалось не так много, всего около полутора сотен человек. Но Москва за пределами Китай-города выгорела почти в ноль. Даже каменным палатам не поздоровилось. Хотя каменные стены в большинстве своем устояли, но вот деревянные полы и перекрытия прогорели или шибко обуглились.

Более того, можно было даже предположить, что пожар оказался мне на руку. Ибо открывалась возможность для полной перестройки Москвы согласно планам Бернини. Ну или как минимум ее центра.

Поэтому на следующий день я повелел собрать в почти не затронутом пожаром, но полуразрытом и полуразобранном Кремле всю Московскую городскую думу, а также три сотни наиболее богатых и именитых ее жителей. И верхушку боярства, кое имело в Москве дворы.

Люди были собраны в Большой бальной зале, где я велел установить сколоченные из досок планшеты и развесить на них рисунки Бернини, а также еще несколько десятков набросков, кои сделали для меня спешно собранные вчера в моем кабинете архитекторы и художники из Большой царевой типографии. А затем задал присутствующим вопрос: доколе столица столь великого государства, как Российское, будет вот так вот время от времени выгорать напрочь? И не должна ли она, коль уж Господь и судьба озаботились расчисткой, так сказать, строительной площадки, наконец-то прийти в таковое состояние, чтобы все иноземцы, кои прибывают в столицу опять же столь великой странны, ахали не от убожества увиденного, а от восхищения оным?