А финнам бросилось в глаза, что в начале войны неумение принять соответствующее обстановке решение демонстрировал и высший комсостав Красной Армии, упорно державшийся первоначального решения и продолжавший бросать свои соединения раз за разом в проваливавшиеся атаки у Суммы и на Тайпален-йоки.

В 8-й армии «оборонительный бой страдал плохой организацией системы огня»;13 иными словами, комсостав демонстрировал непонимание характера современной обороны, того, что ее сила заключается в ее огне.

Нельзя не отметить и случаи откровенной тактической неграмотности старшего и высшего комсостава. Так, в попавших в окружение 18-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригаде командиры и штабы неграмотно организовывали оборону – их войска окапывались там, где их застало окружение, не стараясь занять более выгодные позиции (и, в частности, занять или удержать командные высоты). Штабы 8-й и 9-й армии, планируя осенью 1939-го свои наступательные операции в Финляндии, задали войскам абсолютно нереальные темпы продвижения. «В среднем, – отмечал, ознакомившись с оперативным планом 9-й армии, майор С.Г. Чернов из оперативного отделения штаба ЛВО, – темп операции запланирован 22 км в сутки, в то время, когда свои войска к границе шли 12–16 км в сутки с большой растяжкой частей и отставанием техники (артиллерии главным образом). Как же можно планировать такие темпы на территории противника?! […] При планировании, видимо, противник в расчет вообще не принимался и бездорожье также не учитывалось […]»14. Более чем вдвое превышали те, что были достигнуты в действительности, и темпы, запланированные штабистами 8-й армии. А 9-й танковый батальон 13-й легкотанковой бригады и 217-й отдельный танковый батальон командование бросило в атаку прямо на… каменные надолбы, в которых не были проделаны проходы…

Что же ухудшилось здесь по сравнению с «предрепрессионным» временем?

Что до «маневренного мышления», то рискнем утверждать, что более ясных и правильных директив, чем высшее командование Красной Армии времен финской кампании (К.Е. Ворошилов, Б.М. Шапошников и К.А. Мерецков), здесь не смог бы дать никто, а значит, и пресловутые М.Н. Тухачевский, И.Э. Якир, И.П. Уборевич и иже с ними…

На уровне командиров соединений «маневренное мышление» к концу 1939-го было распространено не только не хуже, чем до репрессий, но едва ли не лучше! Вспомним, как в «предрепрессионном» марте 1935-го из шести проверенных командиров соединений БВО – округа, где, по К.Е. Ворошилову, служили «наиболее квалифицированные, более подготовленные» командиры РККА! – «значительную еще склонность» «к фронтальному маневру и недостаточную оригинальность и смелость в тактическом маневре» продемонстрировали пять15. Вспомним, как в октябре 1936-го, на Полоцких учениях в том же БВО обходной маневр долго не решался применить не просто командир механизированной бригады передового округа, а известный теоретик боевого применения танковых (т. е. подвижных!) войск – комбриг-16 С.Н. Амосов. А в декабре 1939-го в 8-й и 9-й армиях к обходным маневрам прибегла, как мы видели, уже как минимум половина из десяти командиров дивизий (решения некоторых из этих десяти опубликованные источники и литература не освещают). К обходу и окружению противника стремился (и принимая решение на наступательный бой 28 декабря 1939 г. в районе Суомуссалми и заставляя перед тем командира своего 305-го полка не бить противника в лоб, а обойти его с фланга) даже комдив-44 комбриг А.И. Виноградов, которого принято считать типичным представителем командиров, выдвинувшихся в результате репрессий – «не вполне соответствовавших занимаемым постам и не имевших необходимых знаний и опыта»…16

В среде командиров частей «маневренное мышление» в финскую войну также было укоренено явно не хуже, чем до репрессий. Одни командиры и начальники штабов полков в декабре 1939-го стремились обойти противника, другие не желали этого делать, но ту же картину являет нам и «дорепрессионный» 1935-й, когда, например, командиры 79-го и 80-го стрелковых полков 27-й стрелковой дивизии БВО и их коллеги из ОКДВА делали ставку (правда, зачастую без учета обстановки и местности) на «смелый маневр, обход и окружение пр[отивни]ка», а командиры полков ЛВО «маневренным» мышлением не овладели. («Возможности, которые имеются в войсковых частях в смысле подвижности, гибкости, маневренности и т. д., – признавал 8 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны (далее – Военный совет) комвойсками ЛВО Б.М. Шапошников, – сплошь и рядом не используются комсоставом […]17.) В ЛВО по сравнению с 35-м ситуация даже улучшилась: в тех дивизиях 8-й и 9-й армий, которые входили в 1935–1939 гг. в состав этого округа – 18-й, 54-й (до 1 июля 1936 г. – Мурманская стрелковая) и 56-й – в декабре 39-го как минимум трое из десяти командиров стрелковых полков (сведений о решениях остальных найти не удалось) стремились уже решить задачу при помощи обхода противника, маневром…

Что же до среднего и значительной части старшего комсостава (т. е. командиров взводов, рот, батальонов и штабистов батальонного и полкового звена), то «маневренным» мышлением и необходимой для его развития инициативностью они не отличались как в финскую войну, так и в «предрепрессионный» период. Ни в Украинском (УВО), ни в Московском (МВО), ни в Ленинградском округах, констатировал 9 декабря 1935 г. на Военном совете заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский, «инициативности, самостоятельности, вклинивания во фланг и тыл противнику» у командиров батальонов, рот и взводов «нет в той мере, как это нужно. […] Отрывов просто боятся [а ведь, не оторвавшись от соседних подразделений, обойти и окружить противника невозможно. – А.С.]». «Войска, – вторил ему выступивший вслед за ним командующий ОКДВА Маршал Советского Союза В.К. Блюхер, – не проявляют нужной инициативности, быстроты действия со стороны командиров батальонов, командиров рот и командиров взводов»18. «Стремления охватить, обойти, окружить противника» явно не проявлял тогда и средний, и часть старшего комсостава БВО: у командиров подразделений, проверенных 17 марта 1935 г. на тактическом учении в 27-й стрелковой дивизии, это стремление отсутствовало; в проверенной в сентябре 43-й стрелковой «инициатива, решительность, расчетливая дерзость» у командиров взводов и рот тоже проявлялась «недостаточно»…19

Из директивы М.Н. Тухачевского от 29 июня 1936 г. явствует, что средний комсостав советской пехоты отличался безынициативностью и в 36-м. Судя по ОКДВА (в которую направляли отнюдь не худшие командные кадры), ничуть не инициативнее, чем в финскую, были в том году в РККА и старшие командиры, командовавшие стрелковыми батальонами. Ведь в ОКДВА отсутствие инициативы отмечалось в том году буквально у всех проверяемых на тактических учениях комбатов. Нежелание своих командиров подразделений и батальонных и полковых штабов бить противника по частям (т. е. нежелание проявлять инициативу) признали тогда даже составители отчета этой армии об итогах боевой подготовки в 1935/36 учебном году (от 30 сентября 1936 г.; в дальнейшем подобные документы будут именоваться годовыми отчетами)… Явно та же картина была в РККА и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Не случайно отсутствие у средних командиров и комбатов «стремления найти фланг противника, атаковать во фланг и уничтожить противника, закрыв ему отход» было выявлено тогда в обеих стрелковых дивизиях КВО (24-й и 96-й), действия комсостава которых на тактических учениях освещены сохранившимися источниками20. Не случайно же об отсутствии у среднего и старшего комсостава инициативы говорят и документы целого ряда тогдашних соединений такого крупнейшего военного округа, как ОКДВА…