Обычно он уже уходил к тому времени, когда Фелиситэ просыпалась по утрам, хотя пару раз Морган оставался в постели довольно долго. Тогда она наблюдала, лежа на койке, как он умывается, обливая лицо водой. Однажды она вытянулась на постели и долго лежала, задумавшись, забросив руки за голову. Фелиситэ не заметила, что покрывало сползло книзу, обнажив грудь, пока не услышала, как Морган шумно дышит. Тогда она потянулась в сладостной истоме.

Стоявший возле умывальника Морган тихо выругался, а потом взял льняное полотенце, чтобы остановить кровь, которая лилась из пореза на подбородке. Рассердившись, он с раздражением швырнул на пол бритву с серебряной рукояткой и стал быстро стирать с лица мыльную пену, после чего выбежал из каюты, так и не сбрив щетину на одной щеке.

Спустя три дня, заметив проходящего мимо Баста, Фелиситэ негромко окликнула его, приглашая к себе под навес.

— Могу поклясться, вы избегаете меня, — заявила она с укором, когда он подошел ближе, — садитесь и объясните, почему.

— Ни в коем случае, мадемуазель, — ответил испанец, но тем не менее ее реплика не вызвала у него улыбки.

— Тогда почему вы не разговариваете со мной?

— В таких делах следует придерживаться некоторых правил этикета.

— Но мы с вами безусловно можем обойтись без формальностей, — возразила она.

— Это не так, если вы живете с Морганом в одной каюте, а он по-прежнему остается моим командиром.

— Насчет первого вы правы. А что касается командира, вы же больше не служите в армии. Морган всего лишь парусный мастер, он командует только когда ставят паруса. А во всем остальном он ничем не отличается от вас, ведь так? — Она внимательно изучала его, недоумевая, почему испанец держится столь принужденно.

Он избегал смотреть ей в глаза.

— Вы, наверное, правы, мадемуазель. Я над этим не задумывался.

— Не задумывались? По-моему, для большинства эта мысль стоит на первом месте, для тех, кто решил легко разбогатеть.

— Откуда мне знать.

— Вот как? Тогда почему вы сделались пиратом? Только не говорите, что вам захотелось найти меня, — с иронией предупредила Фелиситэ, — я все равно этому не поверю.

— Я еще никогда не чувствовал себя таким счастливым, как в тот момент, когда увидел вас целой и невредимой; вы должны верить моим словам, мадемуазель!

— Ладно, пусть будет по-вашему, только я так и не могу понять, почему вы здесь очутились. — Выяснив причины, побудившие Баста стать пиратом, она могла бы узнать правду о Моргане, по крайней мере часть ее.

— Как вам сказать? — вздохнул испанец, глядя вдаль. — Вы можете назвать это… порывом, если пожелаете… необходимостью. А теперь, простите, мне пора заняться делом. Фелиситэ с недоумением смотрела ему вслед. Напряжение, с каким он держался, его уклончивые ответы вызвали у нее чувство тревоги. Может, он сожалел, что она так быстро вновь оказалась под покровительством Моргана? Однако она сомневалась, что настоящая причина кроется именно в этом, поскольку вся команда знала, как она оказалась в таком положении; подобные вещи просто невозможно скрыть на маленьком корабле. Если Баст на самом деле разумный человек, он не станет ее ни в чем обвинять. Или он огорчился, увидев ее в мужском костюме? Хотя в глубине его темных глаз она заметила все тот же восхищенный блеск, как и во время их встреч в Новом Орлеане. Что стало причиной столь разительной перемены? Связано ли это как-нибудь с ее положением на борту «Черного жеребца» или с его собственным?

Разговаривая с Бастом, Фелиситэ заметила британского моряка, слонявшегося неподалеку от них. Теперь он не торопясь приближался с противоположной стороны, искоса поглядывая на нее хитрыми глазами. Фелиситэ подумала, что, наверное, допустила ошибку, позволив себе общаться с другим мужчиной, кроме Моргана. Возможно, теперь у пиратов появится надежда, что она предоставляет такие привилегии не только ему одному.

Придав лицу холодное выражение, она опустила взгляд на страницы книги, которую держала на коленях. Вскоре матрос удалился.

Однако этим дело не кончилось. В тот же день, вечером, когда солнце медленно опускалось за горизонт и надвигались сумерки, несшие с собой призрачный лавандовый свет и приятную прохладу, Фелиситэ поднималась по главному трапу на мостик, откуда можно было попасть на верхнюю палубу. Неожиданно она остановилась, услышав голоса матросов, затянувших веселую песню. В роли запевалы выступал один французский бродяга, а двусмысленные непристойные слова посвящались милой хромой девушке, отправившейся на базар с маленькой прелестной корзинкой. По дороге, как говорилось в песне, ей попался матрос, вызвавшийся проводить девушку, который, воспользовавшись случаем, наполнил заодно ее «корзинку».

— В пуху перины бросив якорь, девчонкин фартук он В рифы взял, — старательно выводил пират, когда стихал дружный хор, повторявший слова припева, — потом, задрав повыше юбки, он нижний парус приподнял…

— Потом, с поднятой кверху стеньгой за дело взялся парень наш!

Похоже, ей не следовало показываться на глаза, пока матросы наверху не пропоют все куплеты этой непристойной песни. Фелиситэ ждала, ощущая неловкость и в то же время испытывая любопытство.

Позади раздались шаркающие шаги. Обернувшись, она увидела в полумраке матроса с рубленными чертами лица, поднимавшегося по главному трапу. Приблизившись, он окинул ее взглядом с ног до головы и неприятно улыбнулся.

— Надо же, смотрите, кто к нам пришел. Оставаться здесь было неразумно, особенно сейчас.

Молча повернувшись, Фелиситэ стала подниматься по шатким сходням.

Протянув руку, матрос ухватил ее за локоть.

— Куда ты так спешишь? Подожди малость. Я сумею тебя развлечь, даю слово; моя стеньга давно соскучилась без дела.

— Пусти меня, или тебе будет плохо, — отрывисто бросила Фелиситэ и, вырвав руку, стала карабкаться наверх.

— Не так быстро, — глумливо проговорил матрос, взяв ее за пояс бриджей. — Я знаю одно местечко в трюме. Там лежит тюк шелка, так что твоей спинке будет очень приятно, когда я буду наполнять твою прелестную корзиночку.

— Пусти! — Фелиситэ обеими руками вцепилась в поручни сходней и, стремительно обернувшись, с силой ударила матроса ногой в живот.

Тот разжал пальцы, и девушка рванулась вперед, но он успел вцепиться ей в лодыжку. Преодолев разделявшие их несколько ступенек, он перехватил ее ногу повыше.

— Убирайся, грязная каналья! — закричала Фелиситэ, вложив в новый удар всю тяжесть тела и отбросив матроса к стене в узком проходе. Пират зарычал от боли и бессильной злобы, однако не отпустил жертву.

Наверху кто-то со скрежетом выхватил из ножен шпагу. Вскинув голову, матрос тут же побледнел как полотно. Обернувшись, Фелиситэ увидела Моргана, возвышавшегося над ними, придерживая одной рукой распахнутую дверь, а другой сжимая шпагу.

— Не могу ли я тебе помочь, дорогая? — спросил он, растягивая слова.