мощи – у меня это вызывало странное чувство. Как будто он отчаянно что-то ищет, но всегда бывает разочарован. Потому что произведение кончалось прежде, чем он успевал найти то, что искал. – Малколм энергично кивнул, он хорошо понял, что хотел сказать Густад. – Занятно, но у моего отца иногда появлялось точно такое же выражение, когда он что-то читал: своего рода сожаление, что книга кончается слишком быстро, не сообщив ему всего того, что он хотел узнать.

– Такова жизнь, – сказал Малколм. Наступающие волны заставили их пересесть еще выше. Постепенно их разговор переключился на настоящее, на политику и внутреннюю ситуацию в стране. – Ты посмотри: Индира нанесла визиты во все европейские страны, и все они выразили ей сочувствие. Но ни одна ни черта не предприняла, чтобы заставить Пакистан прилично себя вести. Что теперь остается, кроме войны?

– Это правда. Налоги на помощь беженцам огромны, – подхватил Густад. – Это убивает наш средний класс. – Он рассказал, как, работая в банке, воочию наблюдает эту тенденцию: все больше и больше людей вынуждены истощать свои сбережения. Потом он спросил, каково это – работать в муниципальных службах.

– Очень скучно, – ответил Малколм. – Даже говорить не о чем. – Он посмотрел на часы. – Ну что, готов идти?

Однако стремительно приближающийся прилив, розовато-голубое небо, усеянное умиротворяюще-мягкими белыми облаками, танцующая на кромках волн пена, блестящие, омываемые морем скалы и ощущение солоноватого бриза на лице – все это осеняло Густада такой безмятежностью, какой он давным-давно не испытывал. И он решил остаться. У Малколма был урок, ему надо было идти, но они пообещали друг другу поддерживать связь. Густад поблагодарил Малколма за то, что он привез его в церковь Марии Нагорной, Малколм ответил, что ему это было только в радость, и они на прощание обменялись сердечным рукопожатием.

Оставшись один, Густад устремил взгляд на горизонт. Там море казалось спокойным. Шум и бурление прилива можно ощутить только близко к берегу. Как обнадеживающе: хотя здесь волны мощно разбиваются о скалы, на дальнем краю, где море смыкается с небом, царит спокойствие. Он ощутил острую… что? Радость? Или печаль? Да так ли уж это важно? Точно как та соната. Или как рассвет в еще не такие давние времена: восходящее солнце, его лучи, струящие счастливые золотые слезы в их двор, воробьи, чирикающие в одиноком дереве…

Солнце утонуло в океане, на сегодня его путь завершен. И все, что имело значение в этой жизни, подернулось сладкой грустной радостью. Он вспомнил все: дедушкину мастерскую с веселым перестуком инструментов и тишиной в конце дня. Поездки в папиной коляске с блестящими медными фонарями, запряженной четверкой лошадей, – неважно куда, потому что волшебством было просто ехать под цокот копыт, пока поездка не кончалась и лошадей не уводили в конюшню. Чудесные вечера, которые устраивал папа: вкусная еда и музыка, роскошные наряды, люди, игрушки. И тем не менее всегда в какой-то момент вечера на поверхность всплывала мысль: еда будет съедена, гости разъедутся, музыка смолкнет, его отправят в постель и выключат свет.

Начальные такты сонаты неотступно преследовали его, и слезы, которые он не мог себе позволить на людях, теперь жгли ему глаза. Волна лизнула носок его туфли, почти не замочив его. Следующая промочила насквозь оба. Если человек плачет на берегу моря, подумалось ему, соль его слез смешивается с соленой водой океана. Эта мысль наполнила его ощущением чуда. Он стоял и наблюдал, пока море не поглотило его валун. Потом последовал в том же направлении, куда ушел Малколм, – к станции Бандра.

Позднее, когда он вышел на станции Грант Роуд, чтобы пешком идти до дома, ему неожиданно вспомнилось то слово: «Суперкалифраджилистикэкспиалидошес»[257]. Он тихо повторил его вслух. Завтра он повеселит им Диншавджи. Чтобы возместить пропущенный сегодня визит.

Глава шестнадцатая

I

Дильнаваз открыла дверь, даже не взглянув в глазок, потому что это было время, когда Густад обычно возвращался из «Парси дженерал», и испугалась, увидев на пороге бородатого мужчину. Когда он представился, назвав себя Гулямом Мохаммедом, ее первым побуждением было захлопнуть дверь у него перед носом и запереть ее изнутри на все замки.

– Могу я видеть мистера Нобла?

– Его нет дома. – «Когда же этот бхустаигайо[258] майор прекратит обрушивать на наши головы постоянные несчастья?» – Он поехал в больницу навестить тяжелобольного друга. – «Не то чтобы я была обязана что-то объяснять этому черту, но, может быть, он хоть испытает жалость. Если у него есть сердце».

– Я подожду во дворе.

«Вот и отлично, – подумала она, – не хочу впускать его в свой дом. И как у него хватило совести заявиться сюда после всего того, что он нам сделал!» Но она тут же передумала.

– Вы можете подождать внутри. – «Тогда я смогу предупредить Густада до того, как он войдет в дом».

– Я вам очень благодарен. Спасибо.

Она оставалась в кухне, нервно поглядывая оттуда в гостиную. Если бы только она могла высказать чернобородому вору все, что она о нем думает! Он вежливо улыбался в направлении кухонной двери, недоумевая, почему все окна и вентиляционные отверстия покрыты бумажным затемнением.

– ГустадГустадГустад, – закричал в окно Темул. – ПожалуйстапожалуйстаГустад.

– Простите, – сказал Гулям Мохаммед, – кажется, кто-то зовет мистера Нобла.

Она вышла на крыльцо.

– Что тебе?

– ГустадГустадпожалуйста.

– Его нет.

Темул поскреб под мышкой, пытаясь вспомнить остальную часть сообщения, потом вспомнил:

– Телефонтелефонтелефон. Оченьважныйзвонок.

– Тебя послала мисс Кутпитья? – Темул кивнул, впившись ногтями в обе подмышки.

– Прекрати! – сказала она, и руки Темула мгновенно упали. – Скажи, что Густад будет позднее. – «Я не могу оставить этого чернобородого негодяя в доме одного. Но кто может звонить Густаду в воскресенье?»

Гадать пришлось недолго, потому что вскоре после этого вернулся Густад. На пороге она успела шепотом предупредить его о визитере.

– Мне остаться или пойти узнать, кто звонил?

– Пойди узнай, – сказал Густад. – Мне лучше поговорить с ним наедине.

Когда он вошел, Гулям Мохаммед встал ему навстречу. Проигнорировав протянутую им руку, Густад сказал:

– Кажется, при последний встрече я ясно дал понять, что не хочу иметь ничего общего с вами или с майором Билиморией.

– Пожалуйста, не сердитесь, мистер Нобл, мне очень неловко беспокоить вас и вашу жену. Обещаю, это в последний раз. Но помните, вы обещали обдумать просьбу Билибоя? Насчет поездки в Дели. – Он говорил успокаивающе, почти льстиво. Ни намека на угрозу или даже жесткость. – Я ждал ответа больше полутора месяцев, мистер Нобл.

– Нет, я не могу поехать, я…

– Пожалуйста, мистер Нобл, позвольте мне показать вам это. – Он открыл