– Счастливы невраждующие среди враждебных, – неожиданно мягко сказал он. – Полный привязанностей, раздающий именования разве достигает освобождения?

Он не признавал варн. Он удостоил ее беседы, колдунью, дравидку, шудрани с арийским именем Чакрадэви и вторым, сумеречным – Фуаран. Кшатрий царского рода, вероучитель, несущий свет, усадил ее рядом, одарив своей милостью. Над ними раскинул ветви могучий пиппал, священное дерево, которому предстояло вскоре сменить название, запечатлев величие его духа…

– Ты хочешь спрашивать, – сказал он. – Спрашивай.

– Почему не действуют мои чары?

– Если рука не ранена, можно нести яд в руке, – безмятежно ответил вероучитель. – Яд не повредит не имеющему ран. Кто сам не делает зла, не подвержен злу.

– Скажи, подобный льву, ведь это о тебе ходят легенды, – несмело произнесла Чакрадэви, стараясь не поднимать на него глаз, – что при рождении тебе было предсказано две судьбы?

– Вероятно, обо мне.

Она почувствовала, как по ее щеке скользнул непристальный взгляд.

– Ответь, Махешвара, почему ты не избрал долю великого государя, обладающего властью, сияющего победным блеском? Почему надел рясу и отказался от всей красоты мира?

– Да ты умеешь изысканно говорить, о женщина из варны шудр: точь-в-точь ученый брахман.

Чакрадэви вздрогнула и сжалась. Но улыбка его была светла.

– Быть царем? – промолвил вероучитель. – Внушать ужас народам? Может быть, жить вечно?

Он помолчал.

– Есть травы, вкусив которых человек воочию зрит Девалоку, наслаждается ласками апсар, повергает полчища врагов и возносится над царями. Но все это только сон и дурманные видения. Скажи, согласилась бы ты навеки отдать себя во власть такого снадобья?

– Нет, – прошептала колдунья. – Но…

– То, что ты полагаешь настоящим, – другое?

Чакрадэви поклонилась, сложив ладони у лба, как изъявляют почтение царю, учителю или богу.

– Женский ум невелик, поэтому мне не понять тебя, Махешвара. – Она упорно продолжала именовать его божеством. – Я не слышала Вед и Веданг, и моя гуру-дэви учила меня деланию колдовства, а не постижению Атмана.

– Любой разум умалится, если не утруждать его, – лукаво проговорил вероучитель. – Хорошо, пускай так: мир, который ты называешь обыденным, на самом деле тоже призрачен. Это словно бы крыша всех призрачных миров. А над крышей есть небо… Слеп этот мир; немногие в нем видят ясно. Подобно птице, освобожденной из сети, лишь немногие попадают на небеса.

Чакрадэви кусала губы.

– Ты сказала – Веды? – Он заглянул ей в глаза. – Один гимн ты наверняка слышала не раз. – И он произнес звучно и гладко, как лучший из брахманов: – «Пришел сюда бог Агни, убийца ракшасов, изгоняющий болезни, дотла сжигающий двуличных и колдунов. Встреть огнем колдунов! Идущих навстречу колдуний сожги, о оставляющий черный след! Та, что прокляла проклятьем, что вложила зло в свой корень, что схватила младенца, чтобы лишить его сока жизни, – да сожрет она своего сына! Да сожрет своего сына, сестру свою и внучку! Да уничтожат друг друга лысые колдуньи, и да будут разбиты!»

– Да, – сказала колдунья. – Этот гимн часто поют.

– Тебе радостно его слышать?

Чакрадэви привычным жестом положила руку на Ожерелье Коттравей. Изготовляя этот амулет, посвященный кровавой богине, каждый из маленьких черепов вкладывали в человеческое сердце: в ладонь должно было ударить жаром, почти опалить… но бусы остались просто бусами. От растерянности она позабыла сказанное ей и жалобно захлопала ресницами.

– Ни на небе, ни среди океана, ни в горной расселине, под солнцем или в тенях – не найдется такого места на земле, где бы живущий избавился от последствий своих дел, – тихо молвил учитель.

Он отпустил ее, благословив, но она шла, стиснув зубы, и все никак не могла провалиться в тени – не потому, что чувствовала препятствие, но по причине, скрытой от нее самой.

Боги, почему он не избрал великий царский путь?

Чакрадэви согласилась бы мести полы в покоях его жен, тая надежду, что повелитель однажды завалит мимоходом шуструю служаночку… ей недолго пришлось бы упражняться в смирении! Что проще, чем заворожить мужчину, для такой, как она, это сущий пустяк. Она быстро стала бы госпожою Прамадаваны, сада наслаждений, а там, возможно, пожелала бы трона… Но разве не лучшей из жен была бы она? Разве не умирали бы враги ее владыки от необъяснимых причин, а сам он не сохранил бы силу до глубокой старости?

О, смуглянка-змея Чакрадэви сумела бы завладеть сердцем льва!

Видение предстало ей так ярко, что колдунья замотала головой, тихо всхлипнув. Ну почему, почему, почему?

Бесконечно опечаленная, она перебирала в уме возможности, которые могли бы открыться ей и миру, избери красавец-проповедник иную судьбу, сыпала проклятьями на десять сторон света… и навсегда забывала последние обращенные к ней слова.

– Ты и подобные тебе – вы настолько потонули в существовании, что не способны покинуть его даже после смерти… Можно ли не относиться к вам с состраданием?

* * *

Гесер встал. Завулон уселся на стол.

– Ну-ка? – веско подбодрил шеф.

– Вот! – Юля тряхнула распечаткой. – Лисий Анатолий Петрович, место жительства – Магадан, в Певеке у него живет брат, и он к нему ездил! Второго такого нет!

– Успокойся, – сказал Гесер Юле, просветлев лицом. – Все сведения об этом Лисем…

– Уже! – выдохнула девушка.

– Где он сейчас? – спросил Завулон.

– В… – Юля осеклась. – В М-ма…

Вскоре, видимо, половине Ночного Дозора Москвы предстояло бороться с заиканием.

Завулон вздохнул.

– Гесер, – сказал он.

– Что?

– Их двое.

– Определенно двое, – согласился Пресветлый. – Но должно же у двух Невидимок быть что-то общее. Есть у Лисего особые приметы?

Изучение распечатки привело к выводу: Анатолий Лисий был, безусловно, неординарным человеком. Но неординарность такого рода встречалась достаточно часто и сама по себе не удивляла.

Тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, женат не был, получил высшее образование, но работает сторожем; ведет аскетический образ жизни, близких отношений не поддерживает ни с кем, разве что ездил к брату. Любит уединение.

Еще А.П. Лисий увлекался эзотерикой, но, судя по всему, достаточно прохладно – ни в каких организациях не состоял, на сектантские кличи не отзывался.

– Ну, – разочарованно сказал Завулон, – да в Москве найдется тысяча не просто таких же, а именно таких. Включая год рождения и эзотерику.

Гесер пожевал губами.

– Остается последнее, – хмуро заметил он. – Ревоплощение.