На следующий день прибыл посыльный от Деймиена, и Миранда расплакалась от счастья — муж был жив и здоров. Она целовала письмо, держа его дрожащими руками. Деймиен сообщал, что часть французских войск разгромлена, но до окончательной победы еще далеко. В тот день она впервые за долгие годы целый час читала молитвы и просила Господа: «Боже, не допусти, чтобы мой муж погиб, не допусти, чтобы мой ребенок остался сиротой».

В воскресенье она пришла на богослужение в кафедральный собор и слушала проповедь. Священник призывал всех «хранить терпение и стойкость, не отступая в страхе перед дьяволом, который вырвался из своих оков, чтобы творить зло». И все же Миранда каждый раз содрогалась, когда думала о том, что происходит на поле боя.

Вечером до них снова дошли вести из Ватерлоо — сражение все еще продолжалось. И сразу же после этого начали прибывать повозки с ранеными. Миранда помогала ухаживать за ними и расспрашивала про полк Деймиена, однако никто не мог сказать ничего определенного.

— Вражеская кавалерия атакует, — сказал ей офицер с окровавленной повязкой на лбу. — Придется отступать, если Блюхер не пришлет подкрепление.

Она металась среди все прибывавших в город повозок с искалеченными и окровавленными телами. Бесконечные обозы тянулись к госпиталю. Миранда часами перевязывала раны, подносила воду и старалась хоть как-то утешить страдавших. Она постоянно читала молитвы, уповая на то, что Деймиен все же останется в живых. Не замечая усталости, она продолжала ухаживать за ранеными и старалась не думать о том, что с Деймиеном может что-нибудь случиться.

Уже ночью она узнала: полк ее мужа был в авангарде английского корпуса, атаковавшего наполеоновскую гвардию, и они сражались весь день, сражались с неслыханной храбростью, никто не слышал, чтобы они отступили. Миранду охватила паника, ведь она не знала, что произошло и чем закончилась эта схватка.

Новые известия пришли час спустя — это оказались списки погибших. Среди них были и друзья Деймиена, и Миранда с ужасом смотрела на женщин, чьи мужья уже больше никогда не вернутся. Назывались и имена раненых, отправленных в небольшой госпиталь неподалеку от Ватерлоо. Миранда внимала всем этим известиям как во сне, не в силах ни плакать, ни думать о произошедшем; она думала лишь об одном: ей предстоит дать жизнь его ребенку, ребенку, о котором он теперь знал.

Затем распространилась весть о победе Веллингтона, Наполеон же был взят в плен. Но даже это известие не могло ее успокоить, ведь она до сих пор не знала, где Деймиен и жив ли он.

Молодой кавалерийский офицер, которому она принесла воды, попросил ее остаться с ним, поскольку жить ему оставалось недолго. Кавалерист был тяжело ранен, и Миранда понимала: он умрет у нее на руках. Она осторожно утерла пот с его лица и, словно в забытьи, стала тихонько напевать — только так можно было облегчить страдания несчастного. Когда же офицер умер, она умолкла.

— Миледи… — раздался вдруг голос у нее та спиной. Миранда замерла на мгновение ей казалось, что лаже сердце ее остановилось.

— Деймиен! — закричала она, вскочив на ноги. Перед ней действительно стоял ее муж. Он был с до головы покрыт кровью и грязью и едва держался на ногах от усталости, но он был жив — и он стоял перед ней. Деймиен раскрыл ей объятия, и она с диким воплем бросилась ему на грудь. Он крепко обнял ее и поцеловал; ради нее он мчался во тьме до самого Брюсселя, мчался без отдыха, ни на минуту не останавливаясь.

— Все закончилось, — прошептал он ей на ухо, — осталось только самое лучшее.

— Я люблю тебя, — повторяла Миранда снова Я снова. Отвечая на его поцелуи, она перебирала пальцами его волосы, слипшиеся от пота и грязи.

— Сатерленд убит, — пробормотал Деймиен. — А Макхью остался вместо меня. Он не хотел отпускать меня, но я сказал, что обещал тебе вернуться. — Деймиен уткнулся лицом в ее волосы. — О, Миранда, я так хочу домой…

Она целовала его, и слезы струились по ее щекам; теперь она не сомневалась: муж уже никогда не отправится на войну.

— Да, дорогой мой, идем… — прошептала она наконец. Миранда вывела мужа на улицу, и, поддерживая его и обнимая, повела к отелю. Время от времени она поднимала голову и с улыбкой смотрела на усеянное звездами небо.

Март, 1816 год

— Уинтерли-ии-иии! — эхом прокатился отчаянный женский крик.

Крик доносился из-за приоткрытой двери балкона Бейли-Хауса, причем было очевидно, что кричавшая — женщина очень молодая, полная жизненных сил.

Недалеко от дома, под зеленеющими деревьями, стоял лорд Уинтерли, кусавший пересохшие губы. Братья графа, стоявшие с ним рядом, сочувственно поглядывали на него и говорили, что все будет хорошо и не следует так волноваться.

— Уинтерли, ты негодяй! — снова раздался женский крик. — Я сверну тебе шею за это!

Деймиен пристально смотрел на балконную дверь. Наконец, не выдержав, повернулся к братьям.

— Я должен пойти к ней, — заявил он.

— Не советую, — в смущении пробормотал Роберт. — Держись, брат, все будет хорошо.

Люсьен тронул Деймиена за плечо.

— Предоставь это доктору, дружище. Я тоже не советую тебе идти.

Граф запустил пальцы в волосы и снова уставился на дверь балкона. В эти минуты ему казалось, что битва при Ватерлоо — пустяки по сравнению с первыми родами Миранды. Ребенок не торопился появиться на свет, был на редкость велик по весу, это стало ясно в последний месяц, когда Миранда располнела так, что казалась толще короля Луи Филиппа.

Вскоре в Бейли вместе с четырехлетним Гарри приехала элегантная тетушка Джасинда, собиравшаяся провести сезон светских приемов в Лондоне. Лиззи и Алек немного запаздывали. Родственники приехали, чтобы поддержать Деймиена в столь тяжелое для него время. Гарри выпрыгнул из экипажа и устремился к Люсьену. Тот сразу же взял малыша на руки. В этот момент появилась Элис с шестимесячной дочерью Филиппой. Малышка отчаянно кричала, давая понять, что соскучилась без папы.

Бел тоже держала на руках ребенка — маленького сына. Она что-то рассказывала ему, указывая на пасущихся неподалеку лошадей. Будущий герцог — ему едва исполнился год — внимательно слушал и кивал с необыкновенно серьезным видом.

Деймиен обожал двух своих племянников и племянницу, но сейчас ему было не до них — ведь на свет должен был появиться его собственный ребенок.

— Может, уже все? — Он взглянул на Элис и Бел. Бел улыбнулась:

— Потерпи еще немного.

— Не беспокойся, — сказала ему Элис, — с ней все будет в порядке.

— Я даже не надеюсь, что она меня когда-нибудь простит.

— Не беспокойся, простит, — сказал Люсьен. Он поцеловал в лобик свою дочь, и девочка, наморщив носик, рассмеялась.

— Милорд!

Деймиен повернулся и увидел дворецкого, бежавшего к нему через лужайку.