– Все равно, приходи в субботу, если хочешь. Мамка сготовит обед. Будет весело.

Сперва надо прожить вторник, среду, четверг и пятницу.

– Спасибо.

Росс Уилкокс и его шайка ссыпались из автобуса первыми, даже не взглянув на меня. Я пересек общинный луг, думая, что худшая часть этого навозного дня осталась позади.

– Эй, Глист, далеко собрался?

Росс Уилкокс стоял под дубом в окружении Гэри Дрейка, Энта Литтла, Уэйна Нэшенда и Даррена Крума. Они будут счастливы, если я побегу. Я не побежал. Планета Земля сжалась в пузырь диаметром пять шагов.

– Домой, – ответил я.

Уилкокс харкнул под ноги:

– Т-т-т-ты чё, н-н-не с-с-с-собираешься с н-н-нами разговаривать?

– Нет, спасибо.

– Ну так ты еще не скоро попадешь в свой сраный пидорский домик на сраной пидорской Кингфишер-Медоуз, ты, сраный пидорский глист!

Я подождал следующего хода Уилкокса.

Он его не сделал, предоставив это другим. Уэйн Нэшенд подобрался сзади и зажал меня в двойной нельсон. Сумку «Адидас» вырвали у меня из рук. Я не стал кричать «Это моя сумка!». Мы все и так знали, что она моя. Главное было – не заплакать.

– Где твой пидорский пушок на морде, а, Тейлор? – Энт Литтл глядел на мою верхнюю губу. – Весь выпал, что ли?

– Я его сбрил.

– «Я его сбрил», – передразнил Гэри Дрейк. – Ты что, думал нас поразить?

– Тейлор, ты слыхал этот анекдот? – спросил Уилкокс. – Его сейчас все рассказывают. «Ты знаешь Джейсона Тейлора?»

– «Н-н-нет, н-н-но я о-о-однажды в н-н-него н-н-наступил», – отозвался Гэри Дрейк.

– Ты посмешище, – выплюнул Энт Литтл. – Ссаное посмешище, хуже девчонки!

– Ходит в кино с мамочкой! – сказал Гэри Дрейк. – Да он жить недостоин! Мы должны его повесить – прямо тут, на дубе.

– Ну скажи уже что-нибудь, а, Глист? – Росс Уилкокс подошел вплотную.

– У тебя воняет изо рта, Росс.

– Что? – Лицо Уилкокса скривилось и стало похожим на задницу с дыркой посередине. – ЧЕГО?!

Я сам пришел в ужас. Но пути назад не было.

– Честно, я не хочу тебя обидеть. Но у тебя отвратно пахнет изо рта. Как из мешка с падалью. Никто тебе не говорит, потому что все боятся. Но тебе надо чаще чистить зубы или есть мятные таблетки, потому что воняет просто хронически.

Уилкокс выдержал секундную паузу.

Двойная оплеуха – справа и слева – раздробила мне челюсть.

– Ты хочешь сказать, что ты меня не боишься?

Боль помогает сосредоточиться.

– Может быть, это галитоз. Если так, то, наверно, в аптеке можно спросить, что от него помогает.

– Да я тебе голову проломлю, ты, пидор кастрированный!

– Конечно. Особенно впятером.

– Я один, бля!

– Не сомневаюсь. Не забудь, я видел, как ты дрался с Грантом Бёрчем.

Школьный автобус еще стоял у «Черного лебедя». Норман Бейтс иногда передает Айзеку Паю сверток и получает в обмен коричневый конверт. Впрочем, я не ожидал никакой помощи.

– Этому калеке!.. Глисту сальному!.. – С каждым словом Росс Уилкокс тыкал меня пальцем в грудь. – Надо сделать жопорез!

«Жопорез» – это когда несколько человек сильно тянут твои трусы вверх, стараясь оторвать тебя от земли. Трусы при этом с силой врезаются между ягодицами, а член и яйца превращаются в лепешку.

И мне сделали жопорез.

Но это забавно лишь тогда, когда жертва визжит и барахтается. Я оперся на голову Энта Литтла и вроде как ездил на нем все время, пока меня тянули. Жопорез – это унизительно, но не очень больно. Мои мучители притворялись, что им страшно весело, но на самом деле это тяжелая, неблагодарная работа. Уилкокс и Нэшенд принялись дергать вверх, словно подкидывая меня на трамплине. Но трусы только жгли мне промежность, вместо того чтобы разрезать надвое. Наконец меня уронили на мокрую траву.

– Это только начало, – пообещал Росс Уилкокс.

– Глииииист! – пропел Гэри Дрейк из тумана со стороны «Черного лебедя». – Где твоя сумка?

– Ага. – Уэйн Нэшенд пнул меня под зад, пока я вставал. – Иди-ка поищи ее.

Я кое-как похромал за Гэри Дрейком. У меня болел копчик.

Водитель школьного автобуса завел мотор. Заскрежетали шестеренки передачи.

Садистски ухмыляясь, Гэри Дрейк раскачивал на ремне мою сумку «Адидас».

Я понял, что сейчас будет, и побежал.

Моя сумка «Адидас» описала идеальную дугу и приземлилась на крышу автобуса.

Автобус дернулся и поехал в сторону перекрестка, где лавка мистера Ридда.

Я изменил курс и ринулся через мокрую высокую траву, молясь, чтобы сумка соскользнула с крыши.

Смех затараторил мне в спину, словно пулеметы затрещали.

Мне выпало удачи на полпенса. По дороге ехал медленный хлебоуборочный комбайн, и из-за этого образовалась пробка до самого Мальверн-Уэллса. Я умудрился догнать автобус, пока он стоял на светофоре у лавки мистера Ридда.

– Ты что, сдурел? Во что это ты играешь? – рявкнул Норман Бейтс, когда дверь открылась.

– Они, – я ловил ртом воздух, – бросили мою сумку на крышу!

Все, кто еще был в автобусе, просветлели, ожидая потехи.

– Какую крышу?

– Вашего автобуса.

Норман Бейтс посмотрел на меня так, словно я нагадил ему на хлеб. Но все же спрыгнул на землю, чуть не сбив меня с ног, прошествовал в конец автобуса, залез по лестнице наверх, схватил мою сумку «Адидас», швырнул ее в меня и слез обратно на дорогу.

– Твои приятели – гондоны, солнышко.

– Они мне не приятели.

– Тогда чего ты им позволяешь себя шпынять?

– Я не «позволяю». Их пять человек. Десять. Больше.

Норман Бейтс хрюкнул.

– Но только один Король-Говняшка. Верно ведь?

– Один или два.

– Хватит и одного. Что тебе нужно, это вот такой красавчик.

Смертельный нож-бабочка вдруг развернулся у меня перед глазами.

– Подберешься сзади к Королю-Говняшке, – голос Нормана Бейтса стал почти нежным, – и перережешь… ему… сухожилия. Раз-раз, пощекочи его. Если он и после этого будет борзеть, проколи ему шины инвалидной коляски.

Нож растворился в воздухе.

– Продается в магазине излишков военного имущества. Это лучшая десятка, которую ты потратишь в своей жизни.

– Но… если я перережу сухожилия Уилкоксу, меня отправят в колонию!

– Проснись и пой, солнышко! Вся жизнь – долбаная колония!