Вот вкратце и вся история. Про истинную причину приезда Коробов ментам не рассказал. Не хотел меня впутывать. Сказал, что приехал порыбачить (на подступах к Коржанску поезд проезжает по мосту над речкой Коржанкой). Пошли с другом винца купить, тут все и случилось… Что было в сумке? Ерунда, всякая мелочь… На отсутствие у рыболовов удочек местные милиционеры, взбаламученные телефонными звонками из столицы, благоразумно не обратили внимания. Зато они помогли Коробову организовать транспортировку раненого Малышева домой, в Москву. В принципе его нельзя было трогать, но после посещения коржанской больницы Коробов решил рискнуть, и он оказался прав. У Малышева была серьезно травмирована печень, и уже в Москве выяснилось, что ему необходима серия сложнейших хирургических операций и сделать их можно только в столице.

– Скажи, пожалуйста, Миша, – перебил я Коробова, когда он начал было излагать мне свое субъективное мнение о проникающих ножевых ранениях, – там, в Коржанске, в те три часа со времени вашего приезда до поножовщины, ты ничего подозрительного или необычного не заметил? Слежки за вами, к примеру, не было? Или вдруг какой-нибудь странный тип подошел, закурить попросил или еще чего. Напрягись, вспомни.

– Сто раз уже напрягался, вспоминал, – огрызнулся Коробов. – И для следствия, и для себя. Слежки точно не было. А если и была, то я ее не заметил. Курить никто не стрелял, из фотоаппаратов нас не фотографировали, развратные дамы-шпионки не попадались. Единственное, что помню необычного, так это странного паренька возле винно-водочного. Хотя даже не знаю, может, мне померещилось, может, потом навоображал всякого. Скорее всего навоображал…

– Миш, рассказывай, что за паренек, что в нем необычного, не интригуй!

– Повторяю: скорее всего у меня после всех перипетий разыгралось воображение, и я вроде бы вспомнил, будто минуты за три, как к нам этот урка подошел, мне показалось несколько странным поведение… хотя нет, не поведение… как бы это сказать-то…

– Говори как можешь, пусть коряво и нескладно, только все, что тебе тогда показалось или после придумалось, неважно!

– …Мне показалось, что парнишка из наших, в смысле из занимающихся восточными единоборствами. Знаешь, есть такая категория ребят, у которых после года занятий у-шу или карате крыша начинает подтекать. Я их насмотрелся за свою жизнь столько, что и не сосчитаешь…

– Знаю, Миша, видел и я таких. Если тренер недоучка и компостирует ученикам мозги разными энергиями и тайнами, обязательно двое-трое в группе плывут.

– Во-во! Именно плывут. Тот, возле винного, прогуливался как-то сосредоточенно, что ли, и взгляд у него был пустой… Ну, если бы в самодеятельном театре народному актеру дали роль Брюса Ли, он, наверное, так же точно двигался и смотрел, как тот парень… Понимаешь меня?

– Да, вполне.

– Учти, я мог и ошибиться и скорее всего ошибся. Вспомнил то, чего не было… А может, и было… Толку-то с этого? Ну парень, ну съехавший, и что?

– Я все понял, Миша, спасибо… Пойду, пожалуй. Пора.

Я встал со стула, подошел к своему чемодану крокодиловой кожи. Чемодан я поставил рядом с дверью, когда вошел в кабинет, за полминуты до того, как получил в глаз.

– Вот, держи. – Я открыл чемодан, вытащил несколько пачек долларов в банковской упаковке. – Здесь десять тысяч, Малышеву на лечение.

– Сука ты, Ступин! – зло прошипел Коробов. – Я думал, ты сейчас спросишь, где Коля лежит, в какой больнице, помчишься к нему, а ты…

– А я сегодня уезжаю, – перебил я Мишу. – Еду в Коржанск. Хочу во всем сам разобраться.

Я бросил деньги на стол перед Коробовым и двинулся к выходу.

– Стой! – громко окликнул меня Коробов. – Вернись, сядь на стул.

Я подчинился. Устроился снова напротив Коробова, примостил чемодан на коленях.

– Давай быстро, Миша! Отводи душу, матери меня, унижай. Делай что хочешь, только быстро. Я должен уехать в Коржанск еще сегодня ночью. Надо спешить.

– Ступин, ответь, почему я тебе в глаз дал, когда ты ко мне вошел и представился?

А действительно – почему? Он же меня не узнал. Вошел к нему в кабинет холеный джентльмен, назвал фамилию Ступин и бац – в глаз получил. Причем потом еще Миша пытается нокаутированного джентльмена добить.

– Молчишь, Семен? – Миша улыбнулся одними губами. – Я еще не все тебе рассказал. История имеет продолжение. Позавчера мне сюда, в этот самый кабинет, позвонил неизвестный и сказал примерно следующее: «…Ублюдок вашего Ступина еще проживет две недели. Чтобы он дожил до старости, нужно приехать в Коржанск и поселиться в гостинице. В люксе на втором этаже. Гостиница в городе одна, не перепутаете. Приехать должен один человек, иначе мальчонке хана. Ментам настучите – пришлем по почте голову пленника».

– Кто звонил, Миша? – напрягся я.

– Ты дурак, да? Откуда я знаю?!

– Ты не понял. Я спрашиваю – голос какой? Молодой? Старый?

Миша задумался, потом сказал неуверенно:

– Вроде молодой… но не детский.

– Угу… Значит, когда к тебе в кабинет сегодня приперся я в костюме пижона и произнес ключевое слово «Ступин», ты решил, что это опять насчет выкупа.

– Я тебя не узнал.

– Теперь все ясно. Спасибо, Миша. – Я встал со стула. – Извини, мне действительно нужно спешить.

– Погоди, Ступин! Ты что же, меня совсем за дерьмо держишь? Я чего, должен тут сидеть и ждать, когда ко мне снова явятся менты и чекисты с вопросами, не в курсе ли я, кто разнес в щепки городок Коржанск?

– Прости, Миша. Это моя война. Ты нужен здесь. Кто, кроме тебя, проследит за Малышевым? Кто поможет его семье? Вдруг сволочи из Коржанска припрутся в гости в столицу, кто их встретит?

– По больному бьешь, сука… – поник головой Миша. – Блин! А ведь ты прав… Скажи честно, только не ври, я еще тебя увижу?

– Вряд ли, Миша. Прощай и, если можешь, не держи на меня зла.

Я резко встал со стула и быстро вышел из директорского кабинета. Бегом взбежал по крутым ступенькам. Оказавшись на улице, поспешил прочь от приземистого здания спортклуба-жилконторы. Шел не оглядываясь, боялся услышать за спиной Мишин окрик.

О Будда! Как мне было хорошо в шкуре бандита Стального Кулака! Поистине, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Жизнь была примитивно схематична. Цель проста, как задачка по арифметике для первого класса начальной школы. Никаких переживаний, нуль эмоций. Знай себе круши черепа негодяям, трахай баб, жри вкусно, пей и спи. Сумеешь выжить – отлично. Подохнешь – никто от этого не пострадает. Я, кретин, мечтал о свободе и не понимал, что был абсолютно свободен, ибо отвечал только за одного себя. Что меня держало в этом мире? Ничего! Я имел право на смерть, теперь же у меня этого права нет. Мой друг ранен, мой сын в беде, я в долгу перед женщиной по имени Надежда, я в ответе за судьбу Клары и ее маленькой дочки, я чувствую себя наипоследней сволочью, и моя закаленная психика готова дать трещину.