Так оно и было! В 1876 году вернувшиеся народники собрались в столице – обсудить итоги и уроки «хождения в народ». Они решили образовать партию. Это была уже опасная партия, названная позже «Земля и воля». Так когда-то назвали свою партию Чернышевский и его соратники. Последователи Рахметова не забывали о своем кумире. В уставе «Земли и воли» были записаны любимые идеи русских радикалов: вся земля должна быть передана крестьянам, царизм должен быть уничтожен, Россия должна идти к социализму своим особым путем – минуя капитализм, через крестьянскую общину. Но было в уставе нечто совсем новое – право на политическое убийство! Правда, пока лишь на политическое убийство как акт возмездия за несправедливость, как ответный акт самозащиты в «специальных случаях»…

Членами организации стали народники, которых мы уже упоминали, – Кравчинский, Фигнер, Морозов, Тихомиров. Все будущие великие террористы!

6 декабря 1876 года у Казанского собора, где 10 лет назад молился царь после неудачного покушения, состоялась демонстрация. У любимого собора государя над демонстрантами впервые было поднято красное знамя.

Полиция разогнала демонстрацию, арестовала два десятка землевольцев. Но в их числе не было никого из главарей «Земли и воли», они все сумели уйти.

Центральной фигурой на скамье подсудимых стал рядовой землеволец А. Емельянов, преданный суду под своей революционной кличкой Боголюбов. Именно ему – Боголюбову – суждено было вскоре войти в русскую историю.

Так государь сделал еще один, уже большой, шаг к Екатерининскому каналу.

Он не мог не чувствовать: наступало тревожное время. И царь начинает метаться. Вместо Потапова главой Третьего отделения сделал генерал-адютанта Мезенцова. Но безынициативный и несколько ленивый Мезенцов окажется копией Потапова.

«Сонный тигр» – так прозвали Мезенцова.

И как бывало и будет в России – выход из столкновения с обществом Александр увидел в популярной войне.

Военная реформа преобразила армию, паровые суда были построены. И Турция щедро дала поводы для начала войны.

В 1875 году в Боснии и Герцеговине, измученными надругательствами турок, поднялось восстание. Ответом была беспощадная резня. Славян убивали зверски, насиловали женщин, сажали на кол младенцев. Сожженные деревни, отрезанные головы… Возмущение турецкими зверствами охватило русское общество.

В 1876 году в ответ на надругательства турок сербский князь Милан Обренович поднимает восстание. Сербия объявляет войну Турции. Это было внове: вассальное княжество объявляло войну своему суверену. Вместе с князем Миланом выступили черногорцы. Вспыхнуло восстание славян и в Болгарии.

В обеих столицах – Москве и Петербурге – шли непрерывные демонстрации с призывами помочь братьям-славянам. Общество требовало войны. И даже нигилисты в подпольных прокламациях требовали начать войну и обвиняли правительство в предательстве братьев-славян.

Александр видел: он вновь мог соединиться с обществом. Победоносная война могла вновь сплотить Россию. Жертвенные идеи молодых людей могли найти выход в этой войне.

«Великий восточный орел взлетел над миром. Не покорять, не расширять границы он хочет, а освободить, восстановить угнетенных и забитых, дать им всякую жизнь на благо человечества… а вот этому-то не хочет поверить Европа», – писал в это время Достоевский в «Дневнике писателя».

Но министры были против войны. Министр финансов объяснял государю, что экономика России, потрясенная реформами, не перенесет войны. Военный министр тоже был против, ибо военная реформа не доведена до конца. Министр иностранных дел, осторожнейший Горчаков, говорил о непременном конфликте с Западом в случае наших побед и возможном выступлении Англии.

Государь дал возможность Горчакову поискать компромисс. Прошли конференции послов европейских держав в Лондоне и Стамбуле. Послы потребовали от султана положить конец зверствам, незамедлительно провести реформы в славянских провинциях. Но, как и предполагал царь, Англия повела двойную игру. Английский премьер Дизраэли тайно поддержал Порту и советовал туркам быть несговорчивыми. И Порта гордо отклонила требования послов.

Так Дизраэли приблизил желанную царем войну.

Но, готовясь к войне, следовало успокоить могущественную Англию. Через дочь – герцогиню Эдинбургскую – Александр сообщил королеве Виктории: «Мы не можем и не хотим ссориться с Англией. С нашей стороны было бы безумием думать о Константинополе и об Индии…» Только защитить братьев-славян – вот и все его притязания.

Об Индии он, конечно же, не думал. Но Константинополь… Эта вековечная мечта русских государей – не только освободить от турок славянские народы, но создать великую славянскую империю. Его великая прабабка Екатерина II назвала его дядю Константином в мечте, что тот станет первым императором возрожденной Византии. И Константинополь сбросит с себя это чужое имя – Стамбул. С тех пор многочисленные Константины в романовской династии были напоминанием об этой мечте – возрожденной Византии. И крест с мозаикой великого храма Константинополя лежал в гробе отца.

И Александр решился – воевать. Но пока вслед за министрами он выступает… противником войны! Как бывало во время принятия ответственных решений, он хочет, чтоб его уговаривали. И военный министр Милютин записывает антивоенные речи царя:

«Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но ставлю выше всего интересы нашей страны. Мы не можем втянуться в европейскую войну». Но в конце государь добавил фразу, которую внес в дневник военный министр, уже начинавший понимать тайное: «Но если нас заставят воевать, мы будем воевать».

Уже осенью того же 1876 года царь созвал всех министров в Ливадии. И министры с изумлением услышали решительные речи… наследника, призвавшего начать войну.

При прежних царях наследники, как правило, хранили молчание. Это была традиция. Ни Елизавета, ни Екатерина II, ни Павел I, ни Александр I, а тем более его отец никогда не интересовались мнением наследников. Послушный «бульдожка» Саша, участвовавший во всех заседаниях Комитета министров и Государственного Совета, всегда хранил молчание. И вдруг так решительно выступил! Но Александр сделал удивительно мягкий выговор наследнику за резкость суждений. Царь отметил, будто к слову, что императрица держится таких же взглядов… и общество тоже. Так что он, пожалуй, против своей воли… возможно будет вынужден уступить!

И министры, наконец, поняли истинное желание монарха. Это была – война!

Царь действовал по-восточному. Уже вскоре старый вояка генерал Черняев оказался в Сербии и встал во главе сербского ополчения. («Конечно же, совершенно неожиданно для Петербурга и по собственному почину», – именно так объявил император.) Но вслед за этим царь приказал заявить державам, что давление общественного мнения не дает ему возможности сдержать поток русских добровольцев на Балканы. И он вынужден разрешить своим офицерам уходить в отставку и уезжать в Сербию… Военный министр Милютин запишет, «что Государь действует двойственно».