Единственным человеком, не имевшим определенного мнения о войне и не выступавшим ни за, ни против, был Пол Тракаллей. И что самое смешное, несколько национальных газет регулярно выплачивали ему круглые суммы за то, чтобы он делился своими мыслями на эту тему. Первая заметка, озаглавленная «Серьезные сомнения насчет войны в Ираке», появилась в ноябре в «Гардиан». За ней последовали статьи схожего содержания в «Таймс», «Телеграф» и «Индепендент», в которых Пол подвергал сомнению официальное моральное оправдание военных действий, их юридический статус и политическую мудрость этого решения в целом. В самых проникновенных выражениях Пол сражался со своей совестью, но каким-то образом каждый раз умудрялся поставить точку, так и не сказав читателям самого главного, а именно: считает он войну хорошей идеей или нет. Пол аккуратно избегал нападок на Тони Блэра; в его версии событий премьер-министр неизменно выглядел человеком глубоко принципиальным и в перспективе идеальным лидером в военное время. Многие комментаторы (включая Дуга Андертона) не прошли также мимо того факта, что на двух голосованиях по вопросу войны, уже состоявшихся в палате общин, Пол прислушался к партийным погонялам и проголосовал заодно с правительством. Однако он по-прежнему мучился тяжкими сомнениями. О чем читающей публике не давали забыть.

— Ты это видел? — спросил Мунир, входя в незапертую дверь квартиры Бенжамена ранним декабрьским вечером. Мунир помахал номером «Телеграф», заказавшего Полу повторную статью. — Твой брат опять сидит между двух стульев. Ума не приложу, как ему это удается. Чистый цирк.

— Я разговариваю по телефону, Мунир, — Бенжамен прикрыл трубку рукой, — сейчас неподходящее время.

— Все нормально, — ответил Мунир, усаживаясь на диван из ИКЕА, самый дешевый и неудобный.

Бенжамен вздохнул и поплелся в спальню. Сосед ему нравился, и он не хотел вступать с ним в перепалку. Пакистанец средних лет, работавший в информационном отделе Городского совета, Мунир — как и Бенжамен — жил один в квартире на первом этаже, и у него вошло в привычку почти каждый вечер подниматься наверх, чтобы попить чаю и поговорить о политике, за которой он жадно следил. Иногда они вдвоем садились смотреть телевизор. У Мунира телевизора не было — он утверждал, что продажное британское вещание развращает людей, — а потому, являясь к Бенжамену, частенько не отрывался от «ящика» часами. В их маленьком доме, смежном с соседними, других квартир не было (Бенжамен жил здесь уже восемь месяцев), и двое мужчин научились ценить общество друг друга.

— Извини, Сьюзан, — бормотал Бенжамен в трубку, закрывая за собой дверь.

— Ничего страшного… все равно мне пора заканчивать разговор, — ответила Сьюзан. — Я еще не купала девочек, а уже почти восемь. Спасибо, Бен, что выслушал меня. Наверное, я тебе до смерти надоела со своими звонками, несчастная старая дура.

— Ты не несчастная, не дура и, уж конечно, не старая, — возразил Бенжамен.

Сьюзан рассмеялась:

— Да, знаю… Но рядом с твоим братом я себе кажусь именно такой.

— Он просто очень занят, Сьюзан. Думаю, тебе все так говорят, и я не раз говорил, но уверен, дело только в этом.

Отключившись, он вернулся в гостиную:

— Привет, Мунир. А я как раз собирался уходить.

— А-а. Ну что ж, ладно. Я только зашел, чтобы немножко поболтать. А ты не против, если я останусь и посмотрю новости с полчасика?

— Нет проблем. — Бенжамен сгреб в карман ключи и влез в теплое зимнее пальто. — Только не переключай каналы после девяти часов, когда закончится детское время. Мне известно, как легко тебя шокировать.

Дружеский совет сосед выслушал с каменным лицом. Мунир не любил, когда над ним подшучивали. Он оглядывался в поисках пульта управления.

— Опять Сьюзан звонила?

— Да. — Бенжамен застегивал пальто.

— Плохо дело, — сказал Мунир. — Твой брат пренебрегает ею. Если он не одумается, она заведет интрижку на стороне.

— Вряд ли. Для этого у нее нет ни времени, ни желания. С двумя маленькими детьми особо не разгуляешься. Ей всего лишь нужно хотя бы изредка поговорить с кем-нибудь, кто способен понять ее проблемы.

Неодобрительно покачав головой, Мунир включил телевизор и уже через несколько секунд был полностью поглощен новостями на Канале-4, подходившими к концу; возможно, он даже позабыл о присутствии хозяина квартиры. Улыбнувшись, Бенжамен направился вниз по лестнице, на морозные улицы окраинного Моусли, ждать на остановке автобуса 50А, который должен был отвезти его в центр города.

* * *

Филип опаздывал, но Стив Ричарде уже поджидал Бенжамена в «Стакане и бутылке», на столике перед ним стояла пинта светлого. Это была их третья встреча, с тех пор как Стив с семьей перебрался обратно в Бирмингем. Встречи с некоторых пор стали регулярными: они договорились собираться в пабе раз в месяц, каждый второй четверг. Всех троих эта договоренность только радовала.

— Пару недель назад я сделал большую глупость, — сообщил Стив, возвращаясь от барной стойки с «Гиннесом» для Бенжамена. — Я опять виделся с Валери.

— Валери? — переспросил Бенжамен. — Ого. Давненько мы о ней не слыхали. Как ты ее нашел?

— Через Интернет, разумеется.

Они чокнулись, Бенжамен сделал большой глоток черной маслянистой жидкости.

— Даже не знаю… — вздохнул Стив. — Ведь понятно, что такие вещи делать нельзя, но не можешь остановиться. Вроде бы все совершенно невинно, но слово за слово, и тебя начинает затягивать. А самое противное, я теперь постоянно вру Кейт. Вру без всякой причины, честное слово. Ведь как все получилось: однажды вечером сажусь я за компьютер, чтобы пойти на сайт «одноклассников», а жене говорю, что мне надо поработать, — ложь номер один. Потом несколько дней спустя от Вэл приходит письмо, а когда я его читаю, в комнату входит Кейт, и я сразу удаляю письмо со словами, что это спам, — ложь номер два. Потом я говорю Кейт, что иду в ресторан с ребятами с новой работы, — ложь номер три. А когда возвращаюсь домой, она давай расспрашивать меня об этих ребятах, и мне приходится выдумывать все от начала до конца: имена, биографии, о чем мы якобы беседовали, — ложь под номерами от четырех до двадцати семи. И зачем, спрашивается, я это делаю? Мы с Валери всего-навсего посидели в пабе часа полтора, поведали друг другу, как мы счастливы в браке и как любим своих супругов. И из-за этого я должен врать своей жене? Идиотизм. Полный идиотизм. Плюс пустая трата времени.

— Ты больше не будешь с ней встречаться?

— Не надо бы.

Бенжамен отхлебнул «Гиннеса» и припомнил, как тайком встречался с Мальвиной три года назад и как эти свидания положили начало концу его семейной жизни. Но он знал, что у Стива ситуация совсем иная.

— Послушай, — сказал он, — клеймить тебя позором я не буду. Я помню, кем Валери была для тебя. Твоей первой девушкой, верно? Такое никогда не забывается, никогда не выветривается из головы. И если тебе выпал шанс — или ты сам себе добыл этот шанс — вернуться в прошлое, взглянуть на него и понять, что больше тебе там делать нечего, никто тебя винить за это не станет. Необходимо покончить с этой частью жизни, завершить ее. Всем нужна такая завершенность. Так что все нормально.