— Где ты, маленькая дрянь? — задыхаясь, вопрошала Талис.— Дай только добраться до тебя, и я…

Наталу едва не стошнило от подробного описания пыток и истязаний, которым стигийка намеревалась подвергнуть соперницу. При этом изысканная стигийская принцесса еще и материлась, точно самая прожженная аквилонская шлюха.

Натала услышала, как Талис зашарила в темноте, и наконец вспыхнул огонек. Возможно, Талис и побаивалась этого коридора, а того пуще — его страшного обитателя, но лютая злоба уничтожила всю боязнь. Свет источался настенным камнем — одним из тех радиевых самоцветов, которыми пользовались в Ксутале. Талис должным образом потерла его пальцем и теперь купалась в его красноватом — не самом обычном по здешним меркам — свечении. Одну руку она прижимала к боку, но пальцам текла кровь. Опасно раненной она, впрочем, не выглядела, удар только разжег в ее глазах демонические огоньки.

Все скудное мужество Наталы разом испарилось при виде стигийки, хищно скалившейся в ореоле багрового света. Вот она двинулась вперед походкой пантеры, вот отняла руку от порезанного бока и раздраженно стряхнула с пальцев темные капли… Натала увидела, что сумела едва поцарапать противницу. Лезвие кинжала скользнуло по отделанному камнями поясу и рассекло только кожу, и Талис нисколько не ослабела — лишь взбеленилась.

— Отдай кинжал, гадина! — проскрежетала она, нависнув над съежившейся девушкой.

Умом Натала понимала, что должна драться, пока имеет такую возможность… увы, мужества у нее не хватило. Боевым характером и драчливостыо она никогда не отличалась, а тут еще эта тьма, предательство и насилие с такой неожиданной стороны… Все вместе попросту раздавило бедняжку — и физически, и духовно. Талис выхватила кинжал из ее безвольной руки и презрительно отшвырнула прочь.

— Маленькое ничтожество! — прошипела она сквозь зубы и обеими руками по очереди влепила Натале две оглушительные затрещины.— Я отволоку тебя вниз по этому коридору и швырну прямо в пасть Тогу, но прежде сама хорошенько позабавлюсь с тобой! Ты осмелилась пырнуть меня кинжалом — и в полной мере поплатишься за свою дерзость!

Схватив бритунийку за волосы, Талис почти волоком протащила ее туда, где на краю освещенного пространства в стене чуть повыше человеческого роста поблескивало тяжелое металлическое кольцо. С кольца свисал кусок шелкового шнура. Не в силах сопротивляться, Натала почувствовала, как с нее сдергивают последнюю одежонку, после чего Талис обмотала ее запястья веревкой и вздернула вверх, подвешивая к кольцу. Так она и повисла — в чем мать родила, едва касаясь пола пальцами ног. А Талис уже снимала со стенного крючка хлыст с рукоятью, отделанной самоцветами,— о семи хвостах, каждый хвост из тугого крученого шелка, что был прочнее и гибче любого кожаного ремня…

Шипя от мстительной радости, Талис широко размахнулась… Шнуры свистнули и обвились кругом нежных бедер Наталы, и девушка отчаянно закричала. Удары сыпались один за другим, несчастная бритунийка кричала, корчилась и рвалась, беспомощно дергая стянувшую запястья веревку. Она уже не помнила о чудовищной твари, которую ее крики предположительно могли вызвать из мрака. Забыла о ней и Талис.

Натале случалось принимать унизительные наказания, пока она жила в Шеме и переходила из рук в руки как невольница,— но нынешнее битье было чем-то особым. Шемитские надсмотрщики понятия не имели о казнящей силе жесткого шелкового шнура. Какие там розги, какой ремень!.. Семихвостка Талис причиняла, можно сказать, качественно иное страдание, куда более утонченное и жестокое. Как ядовито шипели ее хвосты, рассекая воздух подземелья, как по-змеиному ласково опускались на кожу!..

Бедная девушка извивалась и вертелась под кольцом… и вдруг настал миг, когда разом смолкли отчаянные крики, а залитое слезами лицо оледенил несусветный ужас.

Это насторожило ститийку, она удержала руку, занесенную для очередного удара, и обернулась… Слишком поздно! На сей раз кошачья быстрота ей не помогла. С жутким воплем Талис качнулась назад… В зрачках Наталы отразилось воплощение ужаса — белая фигура с раскинутыми руками на фоне черной бесформенной тени, громоздившейся у нее за спиной… А в следующий миг стигийку унесло куда-то вверх, и тень отступила, унося ее с собой. Натала осталась одна в круге тусклого света, едва не лишившись чувств от мучений и пережитого ужаса.

Еще некоторое время ее слуха достигали неисповедимые звуки из тьмы. Она различала голос Талис, в котором слышалась неистовая мольба… Стигийке никто не ответил. Затем Талис взвыла в чудовищной муке… истерически захохотала, всхлипывая и икая… И вновь — частое, судорожное дыхание… И вот наконец оно тоже прекратилось, и тайный коридор заполнила тишина куда хуже всякого крика.

Сходя с ума от тошнотворного страха, Натала все же извернулась на веревке, отважившись посмотреть в ту сторону, где скрылась утащенная тенью стигийка. Ей ничего не удалось разглядеть, лишь наплывало чувство угрозы более жуткой, чем могло нарисовать самое воспаленное воображение. Натала ощутила, что ее рассудок вот-вот поколеблется. Запястья, изрезанные путами, и тело, располосованное хлыстом,— все забылось в тени безликого ужаса, грозившего не только плоти, но и душе.

Она напрягала зрение, вперяя глаза во тьму за пределами освещенного круга, даже не пытаясь гадать, что может появиться оттуда… У нее вырвался лишь слабенький всхлип, когда во мраке наметился вещественный силуэт. Из пустоты надвигалось нечто громадное. Вот отблески радиевого камня коснулись гигантской бесформенной головы… То есть предположительно головы, ибо существо слишком сильно отличалось от обычных земных тварей, а от человека и подавно. Его морда отчасти напоминала жабью, увиденную в кривом зеркале ночного кошмара. Глаза были двумя лужами мутного света, и Натала невольно зажмурилась, явственно прочитав в них всю похоть Вселенной… Что до остального тела,— бедняжка вовсе не взялась бы сказать ничего определенного, потому как оно плыло, перетекало, менялось прямо у нее на глазах. Правда, при всем том оно явно обладало материальностью. Не призрак, не тень,— перед Наталой было существо, наделенное плотью.

Оно приближалось, двигаясь неведомо как — то ли шло, то ли ползло, то ли парило над полом… то ли перемещалось еще каким-то невиданным способом. Вот оно окончательно выдвинулось из теней, но понятней не стало. Даже самосветящийся камень озарял его не так, как всех обычных создании. Казалось, тварь несла с собой свою собственную темноту, свет обтекал ее, но не касался. Это мешало взгляду присмотреться подробнее, хотя существо уже почти притрагивалось к телу скорчившейся бритунийки. Натала по-прежнему более-менее ясно различала лишь жабью морду с изредка моргающими глазками. Все прочее оставалось мутным пятном, объемной тенью, которую обычный свет не мог ни рассеять, ни проницать.

«Я сошла с ума»,— подумала бедная Натала, сообразив, что не может даже определить, снизу или сверху глядят на нее бледные светящиеся буркалы. Зрение убеждало ее лишь в одном: в материальности этого существа. Еще миг, и осязание подтвердило то, о чем говорили глаза. Что-то вроде темного щупальца обвилось кругом ее обнаженного тела, и прикосновение заставило бритунийку отчаянно завопить от ужаса и омерзения. Между тем щупальце было ни холодным, ни теплым, ни шершавым, ни гладким; девушке было просто не подобрать определения, ее память не хранила ничего даже отдаленно похожего, чтобы сравнить. А щупальце между тем принялось ласкать ее тело, и она задохнулась от доселе неведомого ужаса и стыда. Ее разом захлестнула вся грязь, вся бездна порока и разврата, таившаяся на похабных задворках жизни…