– Добрый вечер, – сказала я.

– Проблемы? – спросил Рэй, кивая на Тома.

– Нет, он уже уходит.

– Я никуда не ухожу, – сухо ответил Том. – Это что, твой слуга?

На свою беду, он не знал Рэя, а тот к тому же от сытой жизни раздобрел, и лицо его немного расплылось. Ледяные глаза все еще внушали страх, но Тому, который считал себя солью земли, и в голову не могло прийти, что ему следует кого-то бояться.

– Тебе сказали – выметаться отсюда, – процедил Рэй сквозь зубы. – Топай, пока тебя не вынесли вперед ногами.

– Отвали, макаронник.

Карсон закоченел. Жена Дорсета вцепилась в локоть мужа. Макс старательно рассматривал узор на фарфоровой чашке, притворяясь, что происходящее его не интересует. Рэй замахнулся, но Том в университете занимался боксом, и такие приемы с ним не проходили. В следующее мгновение Рэй оказался на полу. Гангстеры вскочили с мест, кое-кто потянулся за оружием. Примчались официанты, появился хозяин ресторана, и, увидев, кто оказался замешан в драке, стал белее своего воротничка. Дрожащим голосом он стал уговаривать джентльменов успокоиться. Рэй поднялся с пола, отряхнул свой щегольской пиджак, потрогал челюсть и поправил бутоньерку.

– Не ресторан, а какая-то пиццерия! – напустился Том на хозяина, который испуганно махал руками и посылал ему отчаянные взгляды.

– Мы тебе сделаем пиццу, сукин сын, – бросил Рэй по-итальянски и, недобро посмотрев на него, вернулся за свой стол. Запинаясь, хозяин объяснил Тому, с кем его угораздило подраться.

Насколько я представляю себе ход дальнейших событий, Том в тревоге поспешил домой и рассказал родителям о случившемся. Было решено нанести упреждающий удар. Семья подключила все свои связи. Рэя, Тони, Пола и еще десяток человек арестовали, включая Джино де Марко. Но Винс остался на свободе, потому что ему не смогли предъявить никаких обвинений, – и, разумеется, на свободе оставалось достаточно членов банды, готовых действовать по первому сигналу. Я не знаю, как Винсу удалось провернуть эту комбинацию, но через несколько дней отца Тома обнаружили в борделе, убитым малолетней проституткой. Разразился чудовищный, феерический, грандиозный скандал. Друзья Портеров поспешили откреститься от них, дело против Серано и де Марко рассыпалось. Том уехал в Нью-Йорк и оттуда на лайнере отправился в Европу, но до нее он не доплыл, таинственным образом свалившись за борт ночью.

Я не испытывала к Тому теплых чувств, но его смерть произвела на меня угнетающее впечатление. Одним из ее следствий стало то, что обо мне стали ходить неприятные слухи, и, чтобы положить им конец, Шенберг предложил мне вступить в фиктивный брак с кем-нибудь из свободных звезд студии. Услышав мой решительный отказ, он помрачнел.

– Если вы рассчитываете, что Джонни к вам вернется, можете о нем забыть, – сердито бросил глава студии. – То, что болтают о болезни его сына – неправда! У Джонни с женой все хорошо!

Я уже слышала от всезнающей миссис Миллер, что брак Джонни с Рэйчел трещит по швам, и не в последнюю очередь потому, что у их ребенка обнаружилось неизлечимое заболевание. Судя по всему, потрясение, которое Рэйчел пережила во время землетрясения, не прошло даром. Но Джонни и его проблемы меня волновали не больше, чем стул, на котором я сидела. Единственным мужчиной в мире, чьи дела я принимала близко к сердцу, был Габриэль, а тогда как раз гремела гражданская война в Испании, и он уехал на нее в качестве корреспондента, поставив меня перед фактом. Я готова была возненавидеть его – и в то же время понимала, что, если бы он был сделан из другого теста и плыл по течению, я бы, наверное, уже давно разлюбила его.

Шенберг поглядел на меня и свирепо фыркнул.

– Наверняка думаете, что, если бы вы были с ним, все бы сложилось по-другому, – проворчал он, имея в виду Джонни. Я промолчала. – Ладно, вернемся к нашим делам. Видели нашумевшую статью о дохлых кошках?

Речь шла о статье, которая была более известна как «Кассовая отрава» и содержала перечень звезд, чьи фильмы, по мнению прокатчиков, больше не имели успеха. Открывали его имена Греты Гарбо и Марлен Дитрих, продолжали Фред Астер, Мэй Уэст, Кэтрин Хепберн и другие известные актеры. Также были перечислены звезды, чьи фильмы, напротив, хорошо принимались публикой – к примеру, Кэрол Ломбард, Кларк Гейбл, Гэри Купер, Ширли Темпл[38] и я.

– Сколько вы дали этому писаке, чтобы он упомянул вашу фамилию? – желчно осведомился Шенберг.

– Не помню, сэр, – учтиво ответила я. – Но, возможно, я расплатилась натурой.

Шенберг вытаращил глаза и поперхнулся.

– Вы когда-нибудь дошутитесь, – проворчал он, доставая платок в крупную клетку и вытирая им рот.

– Мне понравился ответ Мэй Уэст, – сказала я. – Что единственный фильм, который принес неоспоримую прибыль в последнее время, – «Белоснежка и семь гномов», но доход был бы в два раза больше, если бы Белоснежкой была она.

– Болтовня, – отмахнулся Шенберг. – Если вы надеетесь, что из-за этой статейки я повышу вам зарплату, не надейтесь. Киноиндустрия сейчас в сложном положении, а вы у нас вовсе не единственная звезда. Вот, собственно, все, что я хотел вам сказать.

Я вернулась домой, в свой уютный особняк с белой мебелью и белыми телефонами, но я не могла скрыть от себя, что слова Шенберга меня взбесили. Сначала тебе говорят, что ты не единственная звезда, потом – что ты не звезда, а потом и вовсе перестают с тобой разговаривать. Потому что это Голливуд, и тут никто ни с кем не церемонится.

Фабрика грез? Три раза ха-ха. Асфальтовый каток по сравнению с Голливудом – образец гуманизма. Сначала вам внушают, что вы нужны, именно вы. Мы всегда открыты для новых идей, для свежих лиц! Но, оказавшись в Голливуде, вы быстро понимаете, что тут никто никому не нужен. Если от чего страдает Голливуд, то не от недостатка, а от переизбытка. Режиссеров – море, актеров – океан, статистов и то занесено в картотеки во много раз больше, чем нужно для съемок.

Все больше и больше взвинчивая себя, я вспоминала тех, кого время от времени встречала здесь, людей, которых Голливуд превратил в человеческие обломки. Вчерашние любимцы публики, они страдали, пили, пускались во все тяжкие и нередко кончали свои дни в нищете. Одних подвел возраст, других – легкомысленный образ жизни, третьих – то, что не назовешь иначе, чем судьбой. Карьеру Мэйбл Норман разрушил скандал с убийством ее знакомого, и через некоторое время она умерла от туберкулеза; Джона Гилберта, много снимавшегося с Гарбо, погубил звук – его голос не понравился публике, актер сломался и тоже умер два года назад[39]; Норма Фарр, с которой я играла в первом своем значительном фильме, после нескольких неудачных проектов стала пить и погибла в автокатастрофе. И что? Пожалел ли о них кто-нибудь, кроме самых близких людей? Джин Харлоу приносила студии миллионы, но ведь я же сама, своими ушами слышала после ее смерти следующий разговор продюсеров: