Хорошо, что верный друг рыцарь был рядом. Хорошо, что он успел уцепить бедного Орвуда за шиворот. Потому что тот вдруг побледнел, пошатнулся и едва не упал.

— Вернулся… Кто?!!

— Родители твои. Отец и мать, оба сразу. Из горы, — раздельно, как глухому, втолковывал Харвуд, — так что извини… — Он неловко засуетился, заспешил прочь.

— О-о-о! — стонал гном, схватившись за голову. — О-о-о, Силы Стихий! О-о-о! — Похоже, ни на что более связное он в ту минуту был не способен.

Родные и близкие встревожились не на шутку — никогда прежде они не видели приятеля таким потрясенным и растерянным. Куда девались его обычная самоуверенность, свойственный гномам апломб? На него было просто жалко смотреть!

— Объясни толком, наконец! — потребовал Хельги. — Что там за история с родителями? Нас это тоже, между прочим, касается! Брат ты нам или кто?!

— Ужасная история! Ужасная! И главное, как не вовремя, демон побери!.. О! Кабак! Очень кстати! Идемте, мне надо выпить! Сядем, и расскажу!

И рассказал.

Неясно, почему они не узнали этого прежде, из каких соображений Орвуд скрытничал, но судьба его, оказывается, была отчасти схожа с судьбой Ильзы.

В возрасте двенадцати лет он остался без родителей. Не осиротел, а именно остался без. Отец с матерью ушли на работу, в забой, и не вернулись. Пропали без вести. Такое порой случается в горах Даарн-Ол. Есть, как известно, под землей места, где время течет иначе. Быстрее, медленнее, где как. Отчего так происходит — одним богам ведомо. Опасные это места. Разбросанные в толще породы без всякого порядка — то глубоко, то у самой поверхности, — они ничем себя не проявляют, и не догадаешься, что угодил в такое, покуда из него не выберешься. Для тебя одна смена идет — а снаружи годы пролетают…

Вот почему пропавших своих соплеменников гномы из жизни не вычеркивают, пока тело не найдут (обвалы и прочие несчастные случаи в горе тоже не редкость), или срок давности — триста лет — не истечет. Бывало, что и позднее возвращались, но это уж совсем редкость. Имущество поступает на государственное хранение и не наследуется до третьего колена. Оплакивать пропавших не принято — грех, если заживо! Родичи горюют тайно, не демонстрируя своих чувств.

И этот обычай в свое время пришелся Орвуду очень на руку. Потому что он, стыдно признаться, не горевал! По родному-то отцу с матерью!

О пропавших, как о мертвых, либо хорошо, либо ничего. Вот он и помалкивал, не любил распространяться о делах семейных. Но теперь, когда все изменилось, старые родичи вернулись, он мог с чистой совестью признаться новой родне: если бы власти Даан-Азара надумали провести состязание на звание самого вредного и скандального гнома в королевстве, для Кемры и Долвуда Канторлонгов просто не нашлось бы достойного соперника.

Жизнь под одной крышей, или, как говорят в Подгорном королевстве, «под одним сводом», с матерью и отцом была сущим наказанием для малолетнего Орвуда и двух его старших сестер. Внезапно лишившись родительской опеки, он и сестры — хоть и боялись признаться в этом друг другу и даже себе самим — почувствовали большое облегчение.

Заботу о племянниках взял на себя дядька Домурвуд, не родной, двоюродный. Он не питал к ним нежных чувств, обращался строго, даже, скорее, сурово (впрочем, баловать детей у гномов вообще не заведено). Но после бесконечных домашних скандалов, склок и непрерывного брюзжания жизнь в чужой семье казалась юным Канторлонгам верхом блаженства.

Дядюшка Домурвуд был гномом порядочным, он сделал все, чтобы поставить на ноги приемных детей: дал приличное образование, девочек удачно выдал замуж, Орвуду помог с местом. Все трое были искренне благодарны ему и не желали себе лучшей судьбы. О возможном возвращении родителей они предпочитали не задумываться…

Но те вернулись. Почти через тридцать лет.

«Какая радость, ах, какая радость! — внушал себе Орвуд, кусая губу. — Радуйся, паразит этакий, благодари добрых богов, не каждому выпадает такое счастье!» Он очень старался, ведь всякий добропорядочный гном обязан любить и почитать родителей. Но радость никак не желала приходить.

Друзья поглядывали на Орвуда с волнением — он был сам не свой. А спросить или посоветовать что-нибудь не решались. Слишком уж необычной была ситуация. Демон его знает, как принято вести себя в таких случаях, чтобы не оскорбить ненароком гномьих чувств.

Первым осмелился подать голос Рагнар, заговорил осторожно:

— Послушай… Я что подумал… Если тебе так неприятно… — Тут он перебил сам себя, решив, что фраза построена недостаточно деликатно. — В смысле, если ты пока не готов к встрече с родителями, давай просто к ним не пойдем. Они ведь тоже пока не знают о твоем прибытии…

— Но очень скоро узнают! Меня видела куча народу, кто-нибудь обязательно проболтается. Тот же Харвуд первым побежит докладывать! И тогда пиши пропало! Мне конец!

— Почему сразу конец? — удивился рыцарь. — Что они тебе сделают? Ведь мы будем далеко. Посердятся и перестанут.

Орвуд горько усмехнулся и взглянул на друга-рыцаря, как умудренный жизнью старец смотрит на неразумного юнца.

— Что сделают, говоришь? Да что угодно! К примеру, проклянут за непочтение. С них станется. Слышал что-нибудь о родительском проклятии?

— Не-а! — помотал башкой оттонский наследник, сын любящих отца и матери. — Разве бывает такое?

Зато наследник ольдонский определенно слышал, потому что изменился в лице и побледнел — видно, было от чего!

— Да ну-у! — не хотел верить он. — Не могут родители так страшно обойтись с собственным ребенком из-за какой-то малости! На это даже мой папаша не способен!

— А мой — способен, если под горячую руку! Потом, может, и сам будет жалеть, да поздно! — объявил Орвуд, и в голосе его звучала такая несокрушимая уверенность, что Эдуард больше не спорил.

Отправиться прямиком в родительскую пещеру у Орвуда не хватило духа. Повел друзей к дядюшке.

— А! Явился! Долго же тебя не видно было! — приветствовал тот племянника в своей обычной, более чем сдержанной манере. — Знаешь уже, что тут у нас случилось?

— Знаю, — подтвердил Орвуд угрюмо. — Наше семейство постигло великое счастье.

— Да, — мрачно буркнул дядюшка, — это стало большой радостью для всех нас, большой, большой радостью… да. А это с тобой кто? Что за народ? Зачем привел?

Орвуд хмыкнул:

— Как же я их не приведу, если они теперь наша родня?

Пожилой гном глянул исподлобья, уточнил:

— Что, все? Вместе с эльфом?

— Почти. Вот те трое парней, — он кивнул на Дэна и кальдорианцев, — просто знакомые. Остальные — родственники.

— И каким же это боком? — Дядюшка говорил равнодушно, почти без выражения, трудно было понять, недоволен он таким большим прибавлением в семействе или просто интересуется.