Задняя стена амбара была за плетнем, в трех шагах. Окна высоко — не разглядишь.

Перебрались через забор; Павел Романович оглянулся, намереваясь помочь Агранцеву. Но ротмистр хрипло прошептал: «Я сам» — и довольно ловко перевалился через препятствие.

Обойдя постройку, они добрались до скверного, валкого крылечка.

Дохтуров шел первым. Дверь оказалась надежной, с кольцом вместо ручки. Он осторожно толкнул. Но створка не подалась — звякнул накинутый крючок.

— Рвите сильнее, — шепнул сзади ротмистр.

От сильного толчка запор задребезжал, запрыгал.

— Кто там? — послышался отдаленный голос.

— Молчите, — шепнул Павел Романович ротмистру. — У деда наверняка слух звериный, я эту породу знаю. Мигом сообразит, что чужой заявился.

Он взялся за металлическое кольцо, уперся ногой в косяк и потянул на себя. Без рывка, постепенно наращивая усилие. Как и следовало ожидать, запор сопротивлялся не долго. Гвозди вышли из гнезд (амбар-то не вчера ставлен!), и дверь распахнулась.

Вошли.

Павел Романович держал револьвер прямо перед собой.

Амбар был просторным и темным; размытыми тенями виднелись сломанные повозки, старая упряжь, в углу — зимние сани. Слева стоял грубо сколоченный стол, рядом две лавки. Чуть далее — ворох сена, а возле, на полу, какое-то полотнище непонятного назначения. В центре виднелась приставная неровная лестница, которая вела на второй этаж.

Освещалось все парой восковых свечей, прилепленных на столе сбоку.

Воздух в амбаре был тяжким.

— Ты что ли, Трошка? — прозвучал сверху голос.

Момент получился ответственнейшим. Отозваться — может узнать. Промолчать — насторожится.

Павел Романович нарочито громко, со всхлипом зевнул. И жестом показал Агранцеву на темный угол. Тот понял, отодвинулся. А сам Дохтуров пристроился у стола, на стену откинулся, а козырек картуза на самый нос натянул.

— Да ты никак дербалызнул… — проговорил кто-то, и Павел Романович узнал голос.

Утконосый (это был он) протопал наверху — с потолка посыпалась соломенная труха. Потом заскрипела лестница.

Сперва из люка наверху показались ноги. Утконосый ступал осторожно — то ли пьяный был, то ли со сна. Павел Романович прислушивался — но мадемуазель Дроздова молчала. Может, ее здесь и нет вовсе?

Агранцев ударил по лестнице в тот момент, когда утконосый спустился до середины. Тот ахнул, лестница под ним завалилась, но он успел ухватиться за край. Так и повис. Но только недолго он реял: пальцы его быстро ослабли — то ли от водки, то ли со страху.

Упал громко, с раскатистым деревянным стуком. Матюгнулся, правой рукой стал хвататься за пояс. Да только не было на нем ремней, и оказался утконосый перед незнакомыми людьми безоружным и полностью безопасным.

— Вы хто?..

— Та самая контра, которую ты не укараулил, жабенок, — сказал ротмистр, подступая вплотную.

— Подождите! — Павел Романович соскочил с лавки и вмиг оказался рядом.

Агранцев хмыкнул, но ничего не сказал.

Утконосый, не вставая, стал подвывать от ужаса.

— Тихо! — прикрикнул Дохтуров. — Где барышня?

Утконосый молча показал на потолок.

Павел Романович поднял лестницу и приставил к лазу.

— А «дид» ваш куда подевался? — спросил вдруг Агранцев, пнув утконосого носком сапога. — Где этот обмылок истории?

— Тут был…

Дохтуров с ротмистром переглянулись.

— Такое чудовище опасно в тылу оставлять, — сказал ротмистр.

— Винтовка где? — Он наградил утконосого новым пинком.

— Тама… — указал тот наверх.

— Понятно, — сказал Дохтуров. — Я обследую второй этаж, а вы пленника посторожите.

— А что его сторожить? — подал плечами ротмистр. И аккуратно двинул утконосого по шее — ребром ладони, куда-то пониже уха.

Тот хрюкнул и завалился на бок. А ротмистр сказал весело:

— Не пугайтесь, доктор. Жить будет, но не сразу. Минут через десять — нам как раз хватит.

Десяти минут и вправду хватило, чтоб доставить Анну Николаевну вниз. Была она, вопреки ожиданиям, в сознании, однако будто не в себе — на все вопросы молчала, и только глаза возгорались лихорадочным, нездоровым огнем.

Увидев утконосого, еще более побледнела.

Павел Романович вздохнул про себя, стиснул зубы. По некоторым деталям он безошибочно понял, что мадемуазель Дроздова счастливо избежала физического насилия. Сейчас она в шоке, но это пройдет. Теперь нужно уходить, как можно скорее.

О том же думал и ротмистр, но Павел Романович сказал:

— Подождите.

Он поднял винтовку утконосого (кроме нее, наверху его ждала еще одна находка, о которой он пока умолчал) и направился к вороху сена — там, где лежало полотнище. Подошел, подцепил штыком.

Это был брезент, насквозь пропитанный кровью. По краю виднелись розовато-белые жирные полосы.

Павел Романович стиснул зубы. Он уже догадался, для чего служил этот брезент. И сейчас ему предстояло убедиться в своей правоте.

Подошел к сену, воткнул в ворох винтовочный штык. И сразу угодил во что-то мягкое, податливое. Принялся раскидывать сено — и тут открылось такое зрелище, которого случайному человеку лучше никогда в жизни не видеть.

Ничком, в крови лежал обнаженный человек. Павел Романович перевернул его на спину.

Лица у несчастного не было, безгубый рот скалился в жуткой улыбке. Но Дохтуров узнал этого человека — потому, что именно его и ожидал здесь увидеть. То был несчастный спутник Дроздовой на речном пароходе «Самсон», будь он трижды неладен. Полковник, которого из всех пленников на хуторе замучили первым.

Павел Романович невольно потер запястья — они все еще были скользкими от чужого тука. А потом снова возобновил поиски.

Но более никого под ворохом сена не было. Как и во всем амбаре — его быстро, но весьма тщательно обыскали за считаные минуты.

— Хватит, — сказал наконец ротмистр. — Здесь нельзя более оставаться.

— Нельзя уходить, не найдя деда, — возразил Павел Романович. — Он донесет.

— Если б мог — уже бы донес. А пока, как можете наблюдать, тихо. Вот и не будем судьбу искушать.

В этом был свой резон.

Подхватили Анну Николаевну под руки. Напоследок Павел Романович оглянулся. Ему показалось, что дальнее окно амбара, освещенное луной, загородила тень — словно заглядывал в него кто-то с той стороны.

Дохтуров остановился, но тень тут же исчезла — а может, и не было ее вовсе?

На обратном пути мнения ротмистра и Дохтурова разделились. Агранцев считал, что нужно немедленно уходить в лес (что было, по сути, совершенно правильным), однако Павел не соглашался. Он предложил вернуться прежним путем — там, по его словам, у него было дело на пару минут.