— Это лишь в очень небольшой степени меняет наше представление о мокрице. Несъедобное ракообразное, вот что она такое. Хотя, возможно, Мартен бы со мной не согласился.

— Я говорю о Вальрэ. Если у человека на спине такая отметина и она есть еще у двоих, это обязательно значит, что они родственники?

— Безусловно. И Данглар описал пятно очень точно. Размер — два сантиметра, цвет фиолетовый, форма — удлиненный овал, и спереди — что-то вроде усиков.

— В общем, ракообразное.

— Да. И вспомни, Вальрэ очень не хотел, чтобы его раздевали. О чем это говорит? О том, что он знает: пятно может его выдать. Другими словами, он знает, что брат и сестра Вандермот — его дети.

— А вот они не знают, Луи. Иппо сказал мне, что он — сын самого распоследнего мерзавца, и в этих словах была неподдельная горечь.

— Значит, граф не решается сказать им правду. Он заботился о них, пока они были маленькие, доверил их воспитание Лео, приютил Иппо у себя в замке, когда посчитал, что мальчику грозит опасность, но он не желает открыто признать их своими детьми. И допускает, чтобы они прозябали в нищете вместе со своей матерью, — холодно произнес Вейренк.

— Он боится скандала, склок из-за наследства. В сущности, гадкий он человечек, этот граф де Вальрэ.

— А тебе он показался симпатичным?

— Ну, не то чтобы симпатичным, но искренним и решительным. И еще — великодушным.

— А на самом деле он насквозь фальшивый и вдобавок трус.

— Или он намертво прирос к скале своих предков и не может пошевелиться. Как морской анемон. Нет, пожалуйста, не надо объяснять мне, что это такое. Я знаю, морские анемоны — это моллюски.

— Нет, это коралловые полипы.

— Ладно, — согласился Адамберг, — это полипы. Ты только позволь мне думать, что Эльбо птица, и все будет хорошо.

— Эльбо — птица. По крайней мере, раньше был птицей. Но теперь, когда он в качестве среды обитания выбрал твою туфлю, я в этом уже не уверен.

Адамберг остановился, чтобы взять у Вейренка сигарету, и все той же неторопливой походкой пошел дальше.

— Граф в юности женился на Лео, — сказал он, — но потом, под нажимом родственников, развелся с ней и взял в жены особу знатного происхождения, вдову с маленьким сыном.

— Значит, Дени де Вальрэ не его сын?

— Вот это, Луи, факт общеизвестный. Граф усыновил его, когда ему было три года.

— И других детей у него нет?

— Официально — нет. По городу ходят слухи, будто он не может иметь детей, но теперь мы с тобой знаем, что это неправда. Представь, как Ордебек воспримет новость о том, что граф прижил двоих детей от горничной.

— Мамаша Вандермот работала у него в замке?

— Нет. Но она пятнадцать лет проработала в замке, превращенном в отель, поблизости от Ордебека. Наверно, в молодости за ней все увивались, если у нее была такая же грудь, как у Лины. Я тебе уже говорил, какая у Лины грудь?

— Да. Я даже ее видел. Я встретил Лину, когда она выходила из адвокатской конторы.

— И что ты сделал? — спросил Адамберг, испытующе глядя на лейтенанта.

— То же, что и ты. Уставился на нее.

— Ну и?..

— Ты прав. Когда это видишь, возникает чувство, похожее на неутолимый голод.

— Вот в этом замке-отеле граф, скорее всего, и встретил молодую мамашу Вандермот. Результат: двое детей. Со стороны матери графу нечего было опасаться. Она не стала бы со всех крыш кричать о том, что Иппо и Лина графские дети. Потому что папаша Вандермот, такой, как его нам описали, вполне мог ее убить, да и детишек заодно.

— Она могла бы сказать правду после смерти мужа.

— Нет, — покачал головой Адамберг. — Это было бы для нее большим позором. А она дорожит своей репутацией.

— Значит, Вальрэ жил спокойно. Единственная проблема — родимое пятно на спине, которое могло бы его выдать. А как он связан с Владыкой Эллекеном?

— Да никак. У графа двое побочных детей, вот и все. К убийствам в Ордебеке это не имеет ни малейшего отношения. Я устал ворочать мозгами, Луи. Пойду посижу вон там, под яблоней.

— Смотри, тебя прихватит дождик.

— Да, я видел, на западе собираются тучи.

Сам не зная почему, Адамберг решил провести часть ночи на Бонвальской дороге. Он прошел ее из конца в конец, но не сумел полакомиться ежевикой — в темноте невозможно было различить ни одной ягоды — и, вернувшись, сел на ствол поваленного дерева, возле которого Лод так настойчиво выпрашивал у него кусочек сахара. Там он просидел больше часа, ничем не занятый и вполне готовый к встрече с Владыкой, который, однако, не удостаивал его своим посещением. Возможно, потому, что в лесной тишине Адамберг не ощущал ни тоски, ни тревоги и остался спокоен, даже когда мимо с шумом и треском пробежал олень. Даже когда где-то рядом послышалось уханье сипухи, похожее на человеческое дыхание. Сипухи бояться нечего, если она, как надеялся Адамберг, просто птица. Или нет? А вот насчет графа де Вальрэ у комиссара уже не осталось сомнений, и это очень огорчало его. Граф — никудышный человек. Властный, эгоистичный, не испытывающий никакой привязанности к приемному сыну. Беспрекословно подчиняющийся требованиям семейной чести. Да, но если так, зачем в восемьдесят восемь лет повторно жениться на Лео? Зачем вдруг бросать всем вызов? Зачем на исходе жизни, исполненной покорности, воскрешать давний скандал? Впрочем, возможно, это просто бунт против невыносимо долгого рабства. Бывает, человек, потерпевший поражение, снова поднимает голову только в самом конце пути. Если с графом именно такой случай, это, разумеется, все меняет.

Вдруг опять раздался шум, на этот раз необычно громкий, в нем можно было различить тяжелый топот, пыхтение. Адамберг вскочил, прислушался, готовясь бежать со всех ног, когда перед ним появится Владыка с длинными волосами. Но нет, это всего-навсего стадо кабанов неслось к своему логовищу. Не стоит надеяться, подумал Адамберг, пускаясь в путь, такие, как он, не интересуют Эллекена. Грозный призрак предпочитает женщин, похожих на Лину, и, надо признать, он прав.

— Если дело обстоит именно так, это меняет все, — заявил Адамберг Вейренку за завтраком.

Комиссар принес кофе и хлеб во двор и поставил под яблоней. Пока Адамберг наполнял кружки, Вейренк кидался яблоками: мелкие, предназначенные для сидра яблочки пролетали четыре метра.

— Вот смотри, Луи. На следующий день после того, как я приехал, моя фотография появилась в «Ордебекском репортере». Убийца никак не мог перепутать меня с Дангларом. Значит, именно от него хотели избавиться, бросив на рельсы. А почему? Потому что он видел двух фиолетовых мокриц. Другого объяснения быть не может.

— Но кто мог знать, что он их видел?

— Тебе лучше всех известно, что Данглар ничего не умеет скрыть. Наверно, он разгуливал по Ордебеку, говорил с людьми и пытался развязать им языки. Ну и кто-то, видно, донес на него. Получается, между убийствами и мокрицами есть какая-то связь. Убийца готов на все, лишь бы в Ордебеке не узнали о происхождении Иппо и Лины.