Наступила ночь. Целый батальон, вооруженный лопатами и кирками, тихо вышел из лагеря и направился к северному полигону крепости, где для атаки был выбран левый бастион, примыкавший к реке так близко, что его можно было бы обстреливать и с правого берега. Пользуясь темнотой ночи и оплошностью персидских часовых, колонна, никем не замеченная, остановилась всего в двухстах восьмидесяти пяти саженях от крепости и принялась за работу. Гвардейский батальон, при двух орудиях, и два эскадрона улан подвинулись еще вперед и заслонили рабочих. К утру была окончена параллель, и две шестиорудийные батареи внезапно предстали глазам изумленного гарнизона. “Долго мы любовались друг на друга в ожидании первого выстрела”,– говорит один очевидец. Наконец персияне положили начало,– выстрел грянул, и поднялась канонада. Неприятельские снаряды доносились до главной квартиры, и бомбы разрывались возле ставки главнокомандующего и церковного намета. Русские батареи, со своей стороны, отвечали учащенным огнем, и к вечеру крепостные амбразуры частью были засыпаны и два неприятельские орудия сбиты.

В ночь со 2 на 3 июля траншеи были расширены, и приступили к устройству брешь-батареи. Неприятель на этот раз заметил работы, и с крепости, освещенной яркими подсветами, загремели выстрелы. В траншеях огни были потушены; русские батареи молчали; а вражеская канонада разгоралась сильней и сильней, так что Паскевич сам прибыл наконец из лагеря и приказал отвечать неприятелю. В эту ночь ожидали сильной вылазки, и прикрытие до самого света стояло под ружьем. Брешь-батарею между тем докончили, и первая батарейная рота Кавказской гренадерской артиллерийской бригады установила на ней свои тяжелые пушки.

В то время, как внимание неприятеля отвлечено было в сторону русских работ, особая команда, в полуверсте от крепости, плавила за Аракc туры и фашины. Триста рабочих перешли на правую сторону и, под прикрытием Нижегородского полка, в одну ночь возвели редут, как раз на продолжении фаса атакованного бастиона. К утру драгуны вернулись назад, а редут был вооружен шестью конными орудиями и занят ротой Грузинского гренадерского полка. Положение гарнизона становилось уже опасным.

Весь день гремела канонада. Русская артиллерия пробивала брешь в тонкой стене, прилегающей к бойницам, бросала гранаты внутрь крепости, анфилировала верки, сбивала орудия. Скоро крепостные стены во многих местах рухнули, и сквозь отверстия их можно было различать уже крепостные строения. Ночью опять продолжались работы; линия атаки подвигалась вперед, и русские стали приближаться ко второй параллели. Но на этом осада должна была приостановиться.

В полдень 4 июля, казачий атаман Иловайский, прикрывавший осадный корпус со стороны Аракса, дал знать, что по дороге от Чорса двигаются значительные персидские силы. Аббас-Мирза шел выручать осажденную крепость. Впоследствии уже выяснилось, что с ним наступала одна только персидская конница; пехота его остановилась в Каразиадине, за Чорсом, и там, укрепившись, сама ожидала прибытия русских. План Аббаса-Мирзы заключался в том, чтобы заставить Паскевича отойти от крепости и потом постараться завлечь его к своей укрепленной позиции. А там он мог рассчитывать, если и не нанести русским совершенное поражение, то, по крайней мере, упорной обороной задержать их настолько, чтобы дать время Гассан-хану, с его летучей конницей, врубиться в русский вагенбург и произвести в нем страшное опустошение. План был задуман недурно и, при удачном исполнении, мог повести за собой важные последствия.

Паскевичу, конечно, не могли быть известны в точности все намерения наследного персидского принца. Но и во всяком случае положение его представлялось весьма затруднительным. Аббас-Мирза шел на него, как говорили, с сорокатысячной армией, а за ней, в Хое, оставалась, по слухам, еще такая же армия, под личным предводительством шаха, имевшего возможность во всякое время поддержать свои передовые силы. Продолжать осаду под угрозой двойного нападения было невозможно; отступить от крепости и покинуть осадные работы, которые неприятель, конечно, не преминул бы разрушить,– значило надолго, а может быть и совсем отказаться от покорения крепости: разделить свои силы, чтобы разом и продолжать осаду, и действовать в поле, было опасно,– тем более, что войска значительно были ослаблены болезнями и смертностью, низменная долина, зной, увеличивающийся от раскаленных солнцем песчаных полей, мутные и тинистые воды Аракса – все соединилось вместе, чтобы сделать этот край губительным для северных пришельцев.

Паскевич не решился взять на свою единоличную ответственность решение столь важного вопроса. Был собран военный совет, и большинством голосов постановлено – оставить под Аббас-Абадом для прикрытия осадных работ и для охраны складов и транспортов в Нахичевани – три с половиной батальона, при двадцати восьми орудиях, а со всеми остальными войсками идти вперед и самим атаковать неприятеля.

Пущину немедленно поручено было устроить плавучий мост, который мог бы выдержать тяжесть пехоты и артиллерии. На обычном броде, верстах в трех выше по Араксу, было самое удобное место для переправы: но берега Аракса и там были высоки и обрывисты; река, сжатая скалами, с ужасающей быстротой несла свои волны, и, казалось, устройство моста должно было представить непреодолимые трудности. Тем не менее Пущин энергично принялся за дело; со всех окрестных духанов к нему навезли бурдюков, их надули кузнечными мехами, подвязали под бревна,– утром 5 июля мост был готов.

Неприятель приблизился, однако же, раньше. Часов в шесть утра пришло известие, что персияне атаковали выдвинутые в направлении к Чорсу передовые казачьи посты. Паскевич тотчас поручил Иловайскому с двумя донскими полками перейти Аракc и, притянув к себе на том берегу еще два полка черноморцев, прикрыть переправу. Ему приказано было наступать возможно медленнее, не слишком вдаваясь в гористую местность, чтобы вызвать неприятеля в открытое поле и тем заставить его обнаружить все свои силы.

Иловайский перешел Аракc в версте выше моста и, гоня перед собой передовые неприятельские толпы, стал подвигаться вперед. Одна из донских сотен, увлекшись преследованием, занеслась слишком далеко – и очутилась перед всеми силами левого неприятельского фланга. С диким воплем бросились на нее персияне. Донцы поскакали назад и потянули за собой всю массу неприятельской конницы. Удар ее пришелся как раз на черноморскую бригаду. Охваченная со всех сторон, бригада, по старому кавказскому обычаю, моментально спешилась и стала, как утес среди бушующего морского прибоя. Дружный огонь заставил персиян отшатнуться. Иловайский воспользовался моментом затишья и послал к Паскевичу просить подкреплений.

Паскевич двинул вперед весь кавалерийский отряд Бенкендорфа с конной артиллерией, чтобы помочь казакам сдержать первый напор неприятеля до прибытия пехоты. Бенкендорфу пришлось переправляться около устраивавшегося моста. Взвод третьей донской казачьей батареи первый кинулся за кавалерией в Аракc, не теряя времени на отыскивание бродов; за ним пустились и остальные орудия. “Странно было видеть,– рассказывает один из очевидцев,– как конная артиллерия шла вплавь через реку: лошади плыли, а орудия катились на своих лафетах по дну Аракса, так что на поверхности воды видны были только одни их правила”. Через четверть часа вся конная артиллерия была уже на том берегу Аракса. Вслед за орудиями пустились вплавь драгуны и уланы и перевезли на руках заряды, которые артиллеристы вынули из ящиков.