Потом встал, прокрался к клетке, готовый в любой момент метнуться в сторону и вниз. Никого.

Приподнял покрывало, сощурился, ослепленный сиянием птицы. Глаза постепенно привыкли, парень наконец-то разглядел объект своей охоты. Вот они – перья в ассортименте! Снова зазудело бедро, прямо там, где располагался карман. Раздраженный воронежец сунул туда руку и самозабвенно почесал. Потом выдернул кисть из кармана и… раздался оглушительный звон.

По мраморному полу запрыгал выпавший из кармана злополучный ключ-«выдра».

Жар-птица вопросительно каркнула, Старшой накинул на клетку покрывало, присел, ожидая тревоги. Кроме беспокойного шевеления птицы и страшного сердцебиения у лазутчика не было слышно ни звука.

– Как нарочно, – прошептал дембель, сгребая ключ и пряча его обратно. – Цыпа, цыпа…

«Цыпа» успокоилась, Иван опять поднял покрывало. Расстояние между золотыми прутьями было маленьким, в пару пальцев. Парень просунул большой и указательный, пташка заинтересовалась шевелящимися «червячками». Открыв клюв, она резко клюнула палец лазутчика.

– Ай, скотина! – невольно воскликнул Емельянов-старший и засунул палец в рот.

Птица чуть отпрянула и озадаченно уставилась бриллиантовыми глазками на Ивана.

– Пигалица, – обозвал ее пострадавший, обходя клетку, чтобы дотянуться до оперения сзади.

Узница стала двигаться от парня по кругу. Дембель остановился, остановилась и жар-птица. Охотник двинулся, отмерла и жертва. Через некоторое время Старшой понял, что участвует в бесконечном топтании. Ускорился. Забегала и пигалица.

Ситуация требовала смены тактики. Осмотрев дверцу клетки, Иван обнаружил семь засовов, семь замочков и семь печатей-пломб. Солидная упаковка.

Открыть засовы ума много не надо, сорвать пломбы тоже можно, но что делать с навесными замками? Стоп, а почему именно дверца? Парень уверенно взялся за прутья и легко разогнул их в стороны. Жар-птица забеспокоилась, заклекотала, хохлясь.

– Тихо, бройлер. – Дотянувшись до узницы, Старшой ухватился за первое попавшееся перо, свисавшее с крыла, и потянул на себя.

Пигалица уперлась, завертелась, захлопала свободным крылом. Сильная, размером с индюшку, она стала биться в прутья, вырываясь. Дембель проявил цепкость и настойчивость, но пришлось побороться. Птица атаковала, осыпая руку похитителя дробью ударов. Клюв молотил по рукаву кителя и ничего, кроме щекотки, не провоцировал. Топчась и пыхтя, Иван вырвал-таки вожделенное перо. Локоть парня угодил в отогнутый прут, тонкое золото не выдержало, проволочка слетела с креплений и полетела к полу. Теперь Старшой не допустил бряканья металла о мрамор, перехватив пруток в считанных сантиметрах от пола.

«В хозяйстве пригодится», – хмыкнул вор и сунул золото в карман. Потом дембель вернул покрывало на место, определил добытое светящееся перо за пазуху и пошел к ближайшему выходу.

Аккуратно выглянув из-за полога во двор, парень остался доволен: нет ни одного охранничка, плюс недалеко от места подъема на стену.

– Спасибо этому дому, – шепнул Иван и побежал, пригнувшись, к лестнице.

Позже Старшой понял, что на вынесенное золото сработало защитное заклятие, но сейчас он лишь успел отсчитать два «дзинь!», и дворец шаха наполнился воем сирен. Вспыхнул магический свет: ярко загорелись стены. Отовсюду ломанулись стражники.

Грабитель-неудачник бросился наверх. Там его ждали трое полусонных злобных персиянцев. Он оказался в очень невыгодном положении: один и без оружия против трех сабель. Кинувшись обратно, Иван попал в компанию пятерых разъяренных охранников. Завязалась борьба: воины не размахивали саблями, опасаясь посечь своих. Старшому удалось дать одному по оскаленным зубам, второму в солнечное сплетение, уйти от кулака третьего, пнуть в голень четвертого, а пятый, оставшийся позади, хладнокровно догнал вора рукоятью сабли по темечку.

Мир вспыхнул разноцветным фонтаном огонечков, и дембель отрубился.

Очнулся он быстро, но за это время лазутчика успели его поднять под белы ручки и обшарить. Золотой пруток поблескивал в ручище огромного бородача – начальника стражи. Сирену уже уняли, сияние стен приглушили. Бородач наклонился и тихо прорычал, обдавая лицо Ивана смрадным дыханием:

– Белый дьявол посягнул на святая святых. Белый дьявол умрет. А сейчас в яму его!

* * *

В страшную ночь расправы с котом Баюном вещий старец Карачун очнулся в скромной постели, держась рукой за грудь. Сердце колдуна словно иголка пронзила. Перехватило дыхание, на лбу выступила испарина, волшебник засипел лечебное заклятье.

Предметы темной каморки Карачуна будто бы удалялись, оставаясь на местах, стук дождя в подоконник и редкие раскаты грома приглушились, растворившись в громких ухающих ударах сердца ведуна.

Он справился с болью, привел тело в порядок. Потом старец долго лежал на спине, восстанавливая ровное неспешное дыхание. Из прикрытых глаз текли слезы.

– Добрались-таки, асмодеи, – прошептал Карачун, слушая, как над Торчком-на-Дыму бушует гроза.

Над Легендоградом тоже разгулялась стихия. Ворчали громы, молнии непрерывно освещали низкие тучи, а дождь, подгоняемый ветром, обрушивался на гранит и мостовые, норовя расколоть древние камни.

Гадалка Скипидарья, которая в последние дни шла на поправку, вдруг поднялась с кровати и заголосила, испугав дремавшего Малафея:

– Горе тебе, земля рассейская! Вороги тя опоры лишили!

Подскочивший паренек стал укладывать старушку обратно, но Скипидарья впала в неодолимое исступление и угомонилась лишь к утру.

Гибель заветного дуба и кота-стражника аукнулась не только ворожеям и колдунам. Дверской меняла Мухаил Гадцев сын был разбужен диким напористым голосом, исходившим из подвала, где в числе прочих богатств хранился радиоприемник «Альпинист». Магическая вещица ожила и около минуты вещала скорбным голосом, подкрашенным эхом. Близнецы Емельяновы легко узнали бы старинную школьную переделку классики:

У лукоморья дуб спилили,

Кота на мясо изрубили…

Ростовщик Мухаил и его супруга, разумеется, такого стихотворения слыхом не слыхивали, поэтому им просто было страшно. Они долго просидели под одеялом, прижавшись друг к другу и считая проблески молний – в Дверское княжество также пришел сильный ливень.

Тандыр-хан выбрался из шатра, разбуженный тревожными голосами охранников и истеричным блеяньем шамана. «Шайтан с ними, с песнями. Казню подлеца», – решил повелитель степей.

Шаман тыкал грязным пальцем вверх, на гордо поднятые ханские туги. Девять бунчуков, сделанных из белых конских хвостов, были чернее ночи. У помоста собралась немалая толпа воинов.

– Плохое знамение, вечное небо отвернулось от нас! – голосил колдун, чуть ли не выпрыгивая из шубы, вывернутой мехом наружу. – Большие бедствия! Мор скота, поражение в бою, проклятье предков!