– Среди солдат и сержантов, насколько я помню, у нас евреев не было. Офицеры были. Командир ремонтного взвода по ремонту спецтехники – старший лейтенант Горный Давид Иосифович, про которого я уже немного рассказывал. Вот этот мародер… В 40-й бригаде у нас начальником штаба батальона был старший лейтенант Теневицкий, по внешнему виду тоже еврей.

И тогда же, до ранения, когда меня отправили в другую бригаду, там у них комбригом оказался полковник Гусаковский. Но я его лишь несколько раз видел издалека, а другие офицеры отзывались о нем отлично: «У нас командир бригады – во!» Недаром он потом дослужился до генерала армии и был довольно известным человеком в армии. (Гусаковский Иосиф Ираклиевич (1904–1995) – советский военачальник, генерал-армии. Во время войны с сентября 1943 года командовал 44-й Гвардейской танковой бригадой и в этом качестве стал дважды Героем Советского Союза. В 1959–1963 гг. командовал войсками Прибалтийского военного округа. В 1963–1970 гг. – начальник Главного управления кадров Министерства обороны СССР. – Прим. Н.Ч.)

И очень приятно, что Деген упоминает в своем интервью своего комбрига Духовного. Правда, я служил в дивизии Ефима Евсеевича уже после войны, с 1958 года. Но он же комдив, а я комбат, и на расстоянии, но несколько раз, мы общались лично. А вот когда через полгода меня назначили в штаб, тут я уже с ним более плотно общался. И могу дать ему только самую высокую оценку. Многому научился у него, особенно старался перенять его умение выстраивать отношения с людьми – это же самый важный вопрос. Как строить службу, работу с подчиненными. Потом наши пути с ним разошлись, но я поддерживал с ним связь практически до конца его жизни. И писал ему, и звонил. Когда мы с другом узнали, что Ельцин наградил его орденом Жукова, то решили Ефима Евсеевича поздравить. Позвонили, поздравили, он растрогался и сказал нам примерно такие слова: «Вот перед вами мне звонил бывший министр обороны маршал Соколов, – а я знаю, что они дружили еще с войны, – но ваше поздравление – это выше, чем его». И столько всего теплого наговорил в наш адрес: «Вы уже полковники, а я только по набережной хожу…» Вот это была наша последняя беседа.

– Многие ветераны признаются, что на фронте ходили нехорошие разговоры про евреев, всякие антисемитские шуточки.

– Ну, бывали какие-то отдельные моменты, но я бы сказал, что среди офицеров такие разговоры не велись. Люди-то образованные, достойные. Но вы поймите, у нас народ такой, что только повод дай, сразу кости перемоют. Вот, например, когда меня только перевели в штаб дивизии к Духовному, то там на разных должностях оказалось сразу двенадцать евреев. Ну понятно же, что-то тут есть, соответственно, и разговоры всякие ходили. Но они сразу прекратились, как только их быстренько разбросали кого куда. Один эпизод расскажу.

Как-то я делал доклад Духовному и во время беседы не совсем лестно отозвался о работе одного офицера. И когда закончили беседу, Ефим Евсеевич как бы невзначай спрашивает: «Николай Николаевич, вот вы упомянули, что у того не слишком клеится. – Но фамилию не называет, хотя помнит всех поименно. – Слушай, он, наверное, не на своем месте находится. Может, его порекомендовать на какое-то другое?» – «По возможности мы это сделаем!» И при первой же возможности его перевели на хозяйственную должность, и там у него все отлично получалось. А вот на строевой никак…

– А так у вас люди каких национальностей служили?

– В основном славяне: русские, белорусы, много украинцев. Среднеазиатов не помню, а вот кавказцы были. В конце войны у меня зампотехом роты был абхазец – Шалва Филиппович Кокая. Очень порядочный, надежный и знающий свое дело человек. В соседнем батальоне помню двух грузин. Один взводный и командир танка. Причем один типичный грузин, чернявый, а другой рыжий. Но между собой они почему-то не дружили. Сохраняли видимость нормальных отношений, но было заметно, что у них не все в порядке. То ли чего-то издавна, не знаю.

– Говорят, еще про среднеазиатов не очень хорошие разговоры ходили.

– Иногда среди солдат и сержантов проскакивали такие разговорчики, но мы старались сразу пресекать подобные вещи. Чтобы на фронте возникали какие-то проблемы на национальной почве, я даже не слышал о таком.

– Хотелось бы затронуть трофейный вопрос. У вас, например, что было?

– Кое-что, конечно, имел. Самый первый трофей – «вальтер», который мне ребята подарили, но я его в 44-м дома оставил. Отличный пистолет, очень удобно в руке лежал, отдача почти не чувствовалась.

Часы имел, но это штамповка – не то. Но в конце войны случился памятный эпизод. Когда в Чехословакии уже все было кончено и немцы стали массово сдаваться в плен, то к нам немецкий офицер привел свою роту. Уже без оружия пришли. Он команды подавал, а они все четко исполняли. А я уже ротным был и стоял рядом с группой офицеров. Он подошел и на немецком доложил мне, что привел своих солдат. Я вызвал одного офицера, чтобы он доложил в штаб батальона. Немец встал на свое место на правый фанг строя, и мы ждем, пока от комбата кто-то придет. Вдруг этот немец выходит из строя и подходит к нам. Берет под козырек, что-то говорит и лезет в карман. Достает часы, окинул взглядом нашу группу и почему-то вручает их мне. Я взял, он развернулся и снова встал в строй. Я посмотрел, часы совершенно новые. Швейцарские. И служили они у меня лет двадцать. Вот такой эпизодик.

Потом еще достал большие часы на цепочке и, когда поехал в первый отпуск, сделал подарок отцу. И он всем хвастался: «Сын подарил!» Что еще?

– Почти все вспоминают про бритвы.

– Я тогда еще не брился, поэтому бритвы даже не искал. Но когда в 46-м готовились в Москве к параду, с другом поехали на Перовский рынок и купили там по опасной бритве и трофейные помазочки к ним. Долго-долго служила мне эта бритва.

– В конце войны разрешалось вещевые посылки домой посылать.

– Да, когда вошли на территорию Германии, пришел приказ, что в течение месяца можно отправить по одной посылке до десяти килограммов. И три штуки я домой отправил.

Первую я сам собирал. Когда танк сгорел, какое-то время появилось, и тут мне старшина напомнил, что на это дело всего два дня осталось. Так я по деревне где-то прошел и на скорую руку какое-то барахло насобирал. Точно не вспомню, какие-то тряпки. Ничего особенного, я же там не первый ходил. Но после этого я уже на перспективу стал думать. Стал уже смотреть, где, что.

В каком-то магазинчике рулончик шерсти взял. Замотали, завязали. Потом рулончик какого-то цветного материала тоже прихватил. А времени-то на отправку нет. Я уже попросил старшину: «Отправь за меня!» А он же возрастной мужичок, ушлый, и я его предупредил: «Ты учти, война кончится скоро, так что без мухлевства…»

Третью посылку собирал и отправлял таким же методом. И когда приехал в отпуск, то кое-чего в доме видел. А мама мне рассказала, что одно этим отдали, другим, третьим.

– С мертвых позволяли себе что-то снимать?

– Нет, для меня это было недопустимо. И своим подчиненным постоянно говорил, чтобы не смели ничего снимать с убитых: «С мертвого ни в коем случае!» Другое дело там в брошенном магазине или доме. Кстати, еще такой эпизод могу рассказать.