Также должна заметить, что в этой биографии описана лишь первая часть жизни Ирены Сендлер. Я не пыталась отразить здесь сложный политический, романтический и семейный опыт, который формировал ее долгую жизнь после 1945 года, кроме как в очень кратком заключении. История сталинизма и постсталинизма в Польше тоже своего рода Холокост, и Ирена столкнулась в этот период с иными опасностями и репрессиями.

Во всех этих случаях я должна была взвешивать достоверность и преимущество одного набора фактических деталей над другим и делать обоснованные умозаключения, основанные на здравом смысле, моей оценке личных мотивов и на всех имеющихся в наличии свидетельствах. Когда мне казалось очевидным, невзирая на лакуны, что есть лишь один способ понять смысл разрозненных фактов и то, как они связаны друг с другом, основываясь на знании контекста и характере обсуждаемого персонажа, я рассказывала историю без дальнейших оговорок так, как, по моему мнению, все должно было происходить. В некоторых случаях это включало экстраполирование исторического контекста для установления порядка событий и конкретных деталей связей и встреч между теми людьми внутри ячейки, личности которых остались неизвестны. Детали во всех случаях базируются на выстраивании известных фактов, но там, где есть пробелы в таком выстраивании – а некоторые пробелы очень значимы, – я делала вывод на основе наиболее вероятного суждения и знания людей и эпохи, о которой пишу. Другой автор, скорее всего, написал бы другую историю на основе тех же фактов. Всех читателей, заинтересованных в том, чтобы пойти по моим стопам и сделать свои, может быть, совсем другие выводы, я отсылаю к примечаниям, и я всегда рада письмам от читателей на свой электронный адрес.

Чтобы рассказать эту историю, я позволила себе некоторую вольность в работе с архивами и историческими источниками. В отдельных случаях я позволила себе описать мысли и чувства того или иного персонажа либо же предложила читателю предполагаемый диалог. Везде, где фразы даны курсивом, это означает, что данной фразы в исторических свидетельствах нет совсем или нет именно в этой форме. Они основаны на записях разговоров или опыте экстраполирования известных фактов, как я уже говорила выше, или на моем понимании всех сторон личности человека после длительного его изучения и сборе воспоминаний о нем. Часто эта работа по экстраполированию и исторической реконструкции была неизбежно фрагментарной. В описании, например, встречи Нового, 1943 года использованные для воссоздания этой сцены материалы были очень разными – от фотоснимка всех ее участников и воспоминаний о квартире Марии Кукульской одного из свидетелей до исторических сведений о традиционном праздновании Нового года в Польше, других мемуаров той эпохи и всесторонней оценки характеров присутствовавших людей и отношений между ними. В других случаях Ирена записывала в своих мемуарах точные слова, сказанные тем или иным человеком (они помещены в кавычки), но она лишь в целом передает содержание, а не точный свой ответ на слова других. Когда обобщенное содержание представлено в виде прямой речи, экстраполированная речь (или мысли) даны курсивом. В нескольких случаях я также меняла прошедшее время на настоящее, чтобы рассказывать историю так, как люди переживали ее. В описании сцен или событий от лица отдельного персонажа, особенно тех, что происходили в Варшаве, я во многом опиралась на исторические фотографии, рассказы других очевидцев, карты и устные интервью. Все мои источники перечислены в библиографии.

Эта история, поданная словно сквозь помутневшее стекло минувших семидесяти лет, посвящена ужасам Холокоста в Польше во время Второй мировой войны и последовавшим за ним десятилетиям коммунистического режима. Во всех случаях я, как историк и ученый, прибегала к наиболее взвешенному мнению, собираясь рассказать историю людей, спасших из тьмы тысячи детей.

Возможно, ни с одной другой книгой я не чувствовала себя настолько обязанной сказать о том долге, каким обязана людям, без помощи которых этот труд не увидел бы своего читателя. Я бы хотела начать с благодарности тем детям – впрочем, они давно уже не дети – за то, что они вместе со мной вновь пережили то время и поделились своим опытом. Я хотела бы поблагодарить польскую «Ассоциацию детей Холокоста», Элжбету Фиковскую, Мариана Кальвари, Катажину Мелох и Иоанну Соболевскую за важные беседы. Покойный Йорам Гросс, ушедший от нас, когда эта книга готовилась к выходу, поделился со мной по электронной почте воспоминаниями об Ирене и своем детстве, а Янина Голдхар рассказала о семье Палестер и своей молодости в Польше. В Варшаве мне посчастливилось поговорить с Анджеем Мариновским и Яниной Згжембской. Выражаю огромную благодарность семье Алы Голуб-Гринберг, щедро делившейся со мной информацией и фотографиями. Я также хотела бы поблагодарить за информацию, беседы и критику нежно любимых мной «Кокни» (вы знаете, что значите для меня), а также Мирославу Палашевскую, семью Нальвен, Авива Фаттаи-Валевского, Ави Валевского, Уоррена Перли, Леса Трейна, Дэвида Сухова, Анну Мешковскую, Александра Копинского, Эммануэль Граду-Матт, Эрика Маццео, Шарлин Маццео, Марка Ли, Галину Грубовскую, Мэри Скиннер, Стейси Перман, Акселя Уитта, Марка Андерсона и Клару Джекл из Музея истории польских евреев. За помощь в исследованиях и переводе я благодарна Марте Кесслер, Зофье Неродзинской, Олеку Лато и Филипу Госсу, а также бесконечно признательна моему основному партнеру в этих исследованиях и варшавскому переводчику, докторанту университета Варшавы, Марии Пянтковской, без которой эта книга просто не была бы написана.

Вновь я хочу сказать самые теплые слова моему литературному агенту Стейси Глик, которая сделала все это возможным, невероятному киноагенту Луи Питту и редактору в Gallery Books Карен Костольник, благодаря ее видению эта книга стала возможной. Также я хотела бы поблагодарить других людей в Gallery Books: Луиса Бурке, Дженнифер Бергстрем, Уэнди Шинин, Дженнифер Лонг, Дженнифер Робинсон, Лиз Псалтис, Джона Вайро и Бэкки Прэджер за их неоценимую поддержку.

Последнему (но не по важности) я хотела бы выразить глубочайшую признательность моему мужу Роберту Майлсу, которому в первую очередь посвящена эта книга. Цитата в начале книги взята из «Короля Лира», драмы – как и история Ирены Сендлер – о том, что мы приобретаем и что теряем, и хрупкой зрелости, таящейся в самой глубине увядания. Редкий человек мог бы сохранить равновесие на краю между тьмой и сверкающе ярким светом любви и семейных уз теми долгими днями, что я писала и читала о смерти детей, и мне действительно повезло разделить свою жизнь именно с таким человеком.

Также хочу сказать, что эта книга была бы невозможна без щедрости Колледжа Колби и профессорского поста имени Клары Пайпер, которого я удостоилась как член факультета. Также мне оказывал большую помощь и поддержку персонал следующих учреждений. В Варшаве – Еврейского исторического института, Музея истории польских евреев, Института национальной памяти; в Иерусалиме – Яд ва-Шем; в Канаде – библиотеки Университета Британской Колумбии; в США – Нью-Йоркской публичной библиотеки.

Сеть Ирены