Я дал ему свой носовой платок. Похлопал его по плечу. И то, и другое вышло не особо убедительно.

— Всего две недели. — проговорил я. — Через две недели уже будем сидеть в казино пьяные в зюзю, цыпочек призовых подцепим...

— Нет, только не я. Я буду с Эллой и с детьми. Теперь вся моя жизнь ради них, только ради них. — Он презрительно скривился. — Нажраться в казино, с тобой и какими-нибудь шлюхами... Вот уж райское наслаждение. Спасибо, сыт по горло.

Я отошел купить ему следующую чашку кофе, следующую шоколадку. Алек плутал по трущобам десять лет. Десять лет понадобилось ему, чтобы усвоить: трущобы — это вам не игрушки. Если что, трущобы огрызаются, своими меленькими остренькими зубками. У стойки я заплатил буфетчику в переднике; это был заключенный, удостоенный высокого доверия за образцовое поведение. Кругом одни мужики. И запах тот же — сплошного безбабья, прокисшего беспримесного тестостерона. Слава Богу, мой сегодняшний срок подходил к концу. Скоро я буду снаружи, где бабы и бабки.

Когда я возвращался к столику, затрезвонил звонок. Садиться я уже не стал. Алек заметил облегчение на моем лице, и это придало ему сил. Он уставился на меня с былым антагонизмом и произнес:

— Кстати, о том контракте на тебя.

— Ах да, — хладнокровно отозвался я. — Пятьдесят фунтов. Когда-нибудь, в самый неожиданный момент, кто-то наступит мне на ногу или за волосы дернет.

— Я знаю, кто тебя заказал.

— Серьезно? И кто бы?

— Один удар в лицо тупым предметом. Ты готов?

— Готов.

— Крепко стоишь? Лучше сядь.

— Ничего, постою.

— Тебя заказал твой папаша, — сообщил Алек Ллуэллин.

Часом позже я сидел в другой приемной — на Харли-стрит. Ожидая на низкой банкетке приема, я прилежно думал о Селине, заявит ли она на меня за изнасилование. Нет-нет, Селина на такое не способна. Если мне припаяют, она получит разве что моральное удовлетворение, а моральное удовлетворение не для нее. У меня было нехорошее предчувствие. С чего бы? Вчерашний буйный выплеск наверняка скоро забудется и быльем порастет. Нет, дело не в том — просто я чувствовал, что она от меня отдаляется. Погоди, хотелось мне сказать. Не так быстро. Да стой же ты. Секундочку... Миссис Макгилкрист недовольно вскрыла очередной абсцесс. Она сказала, что зуб уже не спасти, и скоро он опять воспалится.

Часом позже я сидел еще в одной приемной, в Сохо — «Карбюртон и Лайнекс». Я курил сигарету за сигаретой и грыз ногти. Подозреваю, любая тюрьма — это приемная, зал ожидания. Любая тюрьма — любой зал. Любая комната, по сути, приемная. В любой комнате приходится ждать. Конец всему не за горами. Наконец поджарая Труди сказала мне, чтобы я заходил.

Терри Лайнекс развалился в своей берлоге, как наклюкавшийся парковый бомж, среди фикусов и бокалов, итальянских дипломов и кубков за победу в «дартз». Было уже четыре часа, так что он скомандовал Труди принести виски со льдом.

— Ну что, старик, — произнес он, — как жизнь на переднем крае? Чем могу помочь?

— Я насчет моего пособия, на хер ноги. А черт, ну, в смысле, на ход ноги.

Я отхлебнул виски. Мысли мои по-прежнему занимала Селина. Я не покраснел и не смутился. Когда с Терри Лайнексом, то не краснеешь и не смущаешься.

— Скоро, скоро, — ответил Терри.

— И сколько?

— Ну, цифра может быть наполовину шестизначная. Легко.

— Тонн, скажем, шестьдесят.

— Типа того.

— И когда?

— Спроси у Кейта. Без тебя все как-то затормозилось, — сонно проговорил он. — Твоей энергии нам не хватает.

— Чего?

— И твоего чутья. Потом еще все эти дурацкие разборки с налогами... Подливай, не стесняйся. Как там эта твоя... Стрит, да?

— Селина. Селина Стрит.

— Точно. — Он нахмурился и облизал губы. — Вы как, разбежались уже, надеюсь?

Сила всемирного тяготения резко усугубилась по примеру так долго усугублявшейся погоды. Сила всемирного тяготения снюхалась с небесной канцелярией. Сила всемирного тяготения потянула вниз мое лицо и сердце, и эти позабытые-позаброшенные фрагменты и осколки, эти незнакомцы из нижних слоев атмосферы. Я подчинился инстинкту.

— Угу, — сказал я, — разбежались. Я ее выставил. А что такое?

— Это хорошо, — сказал Терри и зевнул. — Ну чего, рассказать?.. Была у меня на той неделе сессия с купальниками. Для «Галле». Я вызвал эту модель, правда же — Мерседес Синклер. Джон, а ты с ней работал? Охренительная телка. Хлебнуть воды из ванны, где она купалась, и то уже можно было бы гордиться. Разводить турусы на колесах мы не стали, срезу поехали «К Смиту» на... «синк-а-сет». Ну, сам знаешь, как обычно делается.

Я знал, как обычно делается. «У Смита» был оборудован камерный уютный дом свиданий, весьма популярный среди рекламщиков. Заплатив Дидье тридцать пять фунтов, вы получали комнату на час плюс бутылку шампанского. В прежние времена я был там завсегдатаем, с моими Дебби и Манди, Митци и Суки. Да и не я один. Постельное белье менялось пять раз в день, но в комнатах всегда было чисто и как следует проветрено. Я отхлебнул виски и стал слушать.

— Народу что-то целая толпа была. Смех, да и только. Я еще крикнул: «Поживее, Дидье, а то мы тут до ночи проторчим!» Все так и упали. А в самом начале очереди стояла Селина с этим типом.

— Каким еще типом?

— Высокий блондин. Кажется, американец, но слишком уж изображал акцент. В любом случае, он знал, как этo делается. Так вот, просит он номер на вечер. И тут Селина целый концерт закатывает. «Ни разу в жизни меня еще так не оскорбляли», е-мое, бараньи яйца. Пришлось ему за целый день платить. А шампанское, сэр, будете заказывать? В итоге он отслюнил чуть ли не тонну, а вышли они минут через сорок. Мы с Дидье так потом смеялись.

— Как его звали? Как?!

Терри пожал плечами и потянулся.

— Вот что я тебе скажу. После всего он заплатил по карточке, так что запись должна была где-нибудь остаться. Я сегодня вечером опять буду заскакивать к Дидье, заодно и спрошу. Кстати, на ночь остаюсь, первый раз. «Синк-а-сет» с Мерседес мало. Огонь-баба. Я звякну тебе утром. А Селина, конечно, симпатюля, да и во всяких штуках спец, наверно. Но ты это давно перерос. А класса у нее не было и нет.

Лондон кишмя кишит повестями, разгуливающими рука об руку, В уличной толчее мелькают бесчисленные странные пары всех мастей, возрастов и полов, дамы и вальты, вальты и десятки треф и бубен, червей и пик, разгуливающие рука об руку. Вот девица, тупорылая-тупорылая, удолбавшаяся или в дупель бухая, служит подпоркой пожилому спутнику, хромоногому, как сломанный циркуль. Никакой связи. А вот семнадцатилетняя панкерша с двумя фингалами, и без них напоминавшая бы полоумного попугая, рассекает под руку с молочником, который, можно сказать, в отцы ей годится. Что общего? Вот широкоплечая сорокалетняя блондинка с буйным почетным караулом из двух литовских пидоров в майках с вырезом до пупа. И где же у них точка соприкосновения? Лондон кишмя кишит повестями, рассказами, эпосами, фарсами, семейными сагами, мыльными операми, комедиями, боевиками, разгуливающими рука об руку.