Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это не должно вызывать особого удивления. Именно благодаря тому что священное приняло столь определенную форму, вобрало столько образного материала и выкристаллизовалось, ему недоставало пугающего и таинственного. Страх перед сверхъестественным коренится в неопределенности, в ожидании внезапного появления чего-то необычного, невиданного, ужасного. Как только подобные представления приобретают границы и очертания, возникает чувство уверенности и естественности. Святые, их хорошо известные изображения вносили успокоение, подобно полиции в большом незнакомом городе. Почитание святых, и прежде всего их образное воплощение, создавало как бы нейтральную зону уютной и успокоительной веры – между восторженным созерцанием Божественного и сладостным трепетом любви ко Христу, с одной стороны, и ужасающими химерами сатанинского страха и ведовства – с другой. Можно даже осмелиться высказать предположение, что почитание святых, направляя ощущения блаженства и страха в русло привычных представлений, вносило оздоровляющую умеренность в духовные дебри Средневековья.
Полнота образной воплощенности отводит почитанию святых место на периферии религиозной жизни. Это почитание плывет в потоке вседневных мыслей и порой утрачивает в них былое достоинство. В этом отношении характерен развивающийся в позднем Средневековье культ св. Иосифа, который можно рассматривать как следствие и отголосок страстного почитания Девы Марии. Непочтительное любопытство к отчиму Иисуса – как бы оборотная сторона всей той любви и восхищения, которые были обращены к девственной Матери. Чем больше превозносили Марию, тем более карикатурным становился Иосиф. Изобразительное искусство уже вывело его как тип, опасно приближавшийся к типу неотесанного мужика, который только вызывает насмешки. Таков он на диптихе Мельхиора Брудерлама в Дижоне. Однако в изобразительном искусстве профанация остается невыраженной. И какую наивную трезвость демонстрирует воззрение на Иосифа Эсташа Дешана, которого, безусловно, не следует рассматривать как зубоскала-безбожника! Иосифа, который должен был служить Богоматери и воспитывать ее сына, следовало считать от природы наделенным более щедро, чем кого-либо из смертных. Дешан старается представить его трудолюбивым, достойным сочувствия отцом семейства:
Vous qui servez à femme et à enfans,
Aiez Joseph toudis en remembrance;
Femme servit toujours tristes, dolans,
Et Jhesu Christ garda en son enfance;
A piè trotoit, son fardel sur sa lance;
En plusieurs lieux est figuré ainsi,
Lez un mulet, pour leur faire plaisance,
Et si n’ot oncq feste en ce monde ci101.
Вы все, чей долг жену, детей блюсти,
Иосифа возьмите в назиданье:
Печалуясь, жену держал в чести,
Христа-младенца пестовал в старанье;
И образá хранят воспоминанье,
Как на плече с узлом он поспешал,
При муле, им на радость; до скончанья
Дней в мире сем он праздника не знал.
Если бы это было сделано лишь для того, чтобы достойным примером утешить отцов семейства в их тяжких трудах, еще можно было бы примириться с тем, что в подобном изображении было не слишком много достоинства. Но Дешан без обиняков делает Иосифа отпугивающим примером того, чтó значит взвалить на себя бремя семейных забот:
Qu’ot Joseph de povreté
De durté,
De maleurté,
Quant Dieux nasqui?
Maintefois l’a comporté
Et monté
Par bonté
Avec sa mère autressi,
Sur sa mule les ravi:
Je le vi
Paint ainsi;
En Egipte en est alé.
Le bonhomme est painturé
Tout lassé,
Et troussé,
D’une cote et d’un barry:
Un baston au coul posé,
Vieil, usé
Et rusé.
Feste n’a en ce monde cy,
Mais de lui
Va le cri:
«C’est Joseph le rassoté»102.
Сколь Иосифу хлопот
И забот,
Сколь невзгод
Выпало, когда
Господь родился?
Час за часом напролет
От щедрот
Не щадил он свой живот,
Все трудился.
Сколько раз младенца брал,
Подымал,
С матерью сажал на мула.
Так они в Египет шли.
Я видал.
Образ: в котте и барри21*
Весь в пыли,
Утомлен,
И поклажей изнурен,
Что к земле его тянула.
Добрый, праведный старик,
В мире не на праздник зван, –
А вослед со всех сторон
Несся крик:
«Ну Иосиф, ну болван».
Здесь у нас на глазах происходит превращение обыденного изображения в обиходное мнение, которое не щадит ничего святого. Иосиф остался в народных представлениях фигурой наполовину комической, и доктору Йоханнесу Экку приходилось настаивать на том, чтобы в рождественском действе Иосиф либо не участвовал вовсе, либо, по крайней мере, играл в нем более подобающую роль и, уж во всяком случае, не варил кашу, «ne ecclesia Dei irrideatur»103 [«дабы Церковь Божия не подвергнута была осмеянию»]. Против этих недостойных извращений были направлены усилия Жана Жерсона в борьбе за подобающее почитание Иосифа, что привело к первоочередности его упоминания в чине литургии перед всеми другими святыми104. Но, как мы видели выше, серьезные намерения Жерсона не избавили его самого от нескромного любопытства, которое, кажется, почти неминуемо связывается с браком Иосифа и Марии. Для трезвого ума (а Жерсон, несмотря на свое пристрастие к мистике, был во многих отношениях трезвым умом) к рассмотрению вопроса о замужестве Марии все снова и снова примешивались соображения чисто земного свойства. Шевалье дё ля Тур Ландри, также пример здравой, искренней веры, рассматривает этот случай в таком освещении. «Dieux voulst que elle espousast le saint homme Joseph qui estoit vieulx et preudomme; car Dieu voulst naistre soubz umbre de mariage pour obéir à la loy qui lors couroit, pour eschever les paroles du monde»105 [«Господь пожелал, чтобы она стала супругою