Кто?

Софья Ильинична, что вьется вокруг сыночка, щебечет, взмахивает руками, пытаясь одновременно и нос вытереть, и обнять, и согреть… могла? Могла. А он? Почему бы и нет? Выйти. Плеснуть жидкостью. Бросить спичку и уйти мамочку искать… а ведь кухня… зачем она в кухню ходила? И вправду проголодалась? Или в кухне ее не было?

Тогда где?

Не скажет правды. Стася. Надо вернуться за Стасей. Если ее нет у дома, то она там, за дверями… страшно. Мефодий всегда боялся огня. Мелькнула трусливая мысль, что ей, скорее всего, уже не помочь, и стоит ли рисковать? Мефодий мысль отогнал. Он переступил порог, но поганец вцепился в руку.

– Стой. Погоди.

Подобрав темный ком Машкиного платья, Гришка слегка отжал.

– На. С этим дальше пройдешь. Дыши через ткань.

– А сам?

Он мотнул головой, признавшись:

– Я не настолько благороден и вообще жить хочу.

Темно. Сухо. Жара нет, и дым, который вьется под ногами, не выглядит опасным. Коридор, ведущий в правое крыло, темен и холоден. Его не затронуло пожаром. А вот второй… огонь почти погас, оставив черный осадок на стенах. Широкие полосы копоти… выжженное пятно, пожалуй, сюда-то и плеснули горючим. Тряпье… откуда взялось? Дверь повисла на петлях. Тлеет диван, мелькают рыжие лисьи хвосты огня, но выглядят безопасными, скатываются с обоев, оплавляя их, но не цепляясь.

Кирилл хвастал, что дому пожар не страшен.

И вправду не страшен!

– Стася! – Голос звучал сипло, надсаженно. – Ау…

Что может быть глупее?

Жарко. Было холодно, но лед в костях таял, а жар опалял кожу, и без того раздраженную, болезненную. Мокрая шерсть платья воняла псиной и дымом, а может, и не воняла, но Мефодию казалось именно так. Он заставлял себя дышать и пробираться дальше.

Клочья обоев. И оплавленная проводка, от которой расползались белесые нити ядовитого дыма. Вновь порог. Комната…

Никого. Белесое марево. И девушка танцует на пожарище.

Галлюцинации. Надо выбираться. Стася если жива, то вышла… в доме ее нет, а у Мефодия галлюцинации. Он стоит и смотрит на девушку в белом старинном наряде. А та кружится под звуки музыки, которая слышна лишь ей одной.

Призрак танцует вальс.

…снова штучки поганца?

Нет, оборудование Мефодий конфисковал… а новое Гришка вряд ли успел бы закупить. Значит, призраки существуют… или ему мерещится.

Отравление.

Ядовитый газ. Угарный. Он, кажется, вызывает кислородное голодание, что-то там с гемоглобином, эритроцитами и кровью… а кислородное голодание вызывает галлюцинации. Мефодий рассмеялся, до того все получилось легко и логично.

Правильно.

И призрак, замерев, обернулся.

– А ты красивая, – сказал Мефодий, прижимая к лицу тряпку, которая недавно была платьем.

– Знаю, – ответила девушка, поправляя платье. – Но мне нравится, как ты это говоришь. И что ты меня видишь.

– А обычно не видят?

– Нет. – Она остановилась и протянула руку, от которой повеяло холодом. И хорошо, а то огонь еще жил в этой комнате, скатывался с пропитанных антигорючим составом обоев, пытался обосноваться на паркете, но и это дерево отказывалось загораться. – Обычно не видят. Ты, наверное, скоро умрешь. Жаль. Ты мне нравишься… тот, другой, боялся.

– Ты давно здесь?

– Давно. Вечность, наверное… – она вздохнула.

Надо прекращать эту безумную беседу. В конце концов, он пришел за Стасей. И мысль показалась донельзя удачной. Если девушка не галлюцинация, а призрак, то должна знать.

– Где моя сестра? Стася… ты знаешь Стасю? Такая неприметненькая… низенькая… – Проклятье, он и описать-то толком ее не способен! – Она еще тебя найти пыталась.

– Знаю.

– Где она?

– Не в доме, – подумав секунду, ответила призрак. – Ушла. Она не меня искала, а Око Судьбы… жаль, что не нашла.

– Почему жаль? – Мефодий решился и вошел в комнату.

Окно открыл, и холодный осенний ветер заставил языки огня прилечь.

– Потому что я бы смогла уйти. Она была злой.

– Кто?

– Евгения. – Призрак крутанулся на кончиках пальцев. – Она привязала меня к камню. Стеречь заставила. Я похожа на сторожа?

– Ничуть.

Наверное, он все-таки сошел с ума. От кислородного голодания или же по какой-то иной причине, быть может, и вправду случившееся в Турции подорвало его разум, а потом смерть Кирилла… и Греты…

– Мой брат не убивал себя?

– Конечно, нет… – Девушка замерла и, вытянув руки, посмотрела сквозь них. Пальцы ее были длинными и полупрозрачными. – Или да? Он много пил, а это вредно для здоровья… Он меня боялся. Разве я страшная?

– Ты красивая.

И призрак рассмеялся.

– Мне нравилось смотреть за вами, – призналась она. – Жаль, что вы уйдете…

– И призраки не любят одиночества?

– Верно, – она погрустнела. – Никто не любит… хочешь, я скажу тебе, где спрятан камень? Конечно, ты все равно скоро умрешь…

Ее убежденность Мефодию не нравилась.

– …но если все-таки останешься жив, то забери его, ладно?

– Ладно.

Она оглянулась и на цыпочках подошла к Мефодию, поднялась, положив руки на плечи, и в глаза заглянула.

– Это тайна.

– Я понимаю…

Девушка-призрак приблизилась к уху и шепотом, обдавая ледяным дыханием, сказала:

– Левый угол дома, тот, который выходит на пропасть… под фундаментом. Забери его, пожалуйста… забери его…

Голос вдруг сорвался на визг, и Мефодий отпрыгнул, зацепился ногой за кресло, упал с грохотом, больно ударившись локтем. А призрак растаял…

Он повернулся к двери.

Софья.

Шубу сняла. Плащ набросила… и все равно ее не спутать ни с кем. Стоит на пороге, смотрит, и во взгляде ее нет ненависти – усталость только.

– Ты?

Мефодий попытался сесть, но голова кружилась.

– Я, – просто ответила Софья, сделав шаг. Она ступала удивительно легко для своих габаритов.

– Зачем?

В руке Софья держала ножку от стула, обгоревшую, но достаточно крепкую, чтобы проломить череп.

– Нелепый вопрос, да? – Слабость проходила, но Мефодий заставил себя лежать. Он надеялся, что выглядит немощным и Софья подойдет поближе.

На расстояние удара.

– Ради денег? Тебе всегда было мало. Кирилл давал, а тебе было мало.