Мы задержались в доме до вечера. Едва темнота стала опускаться на деревню, мы засобирались. Разговаривать о человеке, который стрелял в Пермякова, в присутствии близких ему людей было бы противоестественно, поэтому о Ступицыне в тот день не прозвучало ни слова. Однако едва «Волга» покинула ограду дома, нас с прокурором словно прорвало:

– Где сейчас этот урод может тариться?!

– Из города путь ему заказан, – как бы направляя разговор в нужное русло, заметил я. – Его «ждут» на всех дорогах, ведущих из города. Кстати, он женат?

– Нет, – покривился Вадим. – Я узнавал.

– Ступицын может затаиться в квартире любой своей хорошей знакомой. Их у него, наверняка, не перечесть. Ладный на вид мужик, я бы даже сказал – секс-символ терновского ГУВД. К таким бабы липнут, как на гов… Как на мед.

– Хорошая версия, – похвалил Пащенко. – Осталось узнать адреса всех прилипших к нему баб.

Вынув из кармана телефон, он зубами вытащил антенну и набрал номер.

– Александр Владимирович? Привет, это Пащенко. Будь на месте. Мы сейчас подъедем.

Вадим что-то бормотал, проклиная пробки и бестолковых юнцов за рулем, а у меня в голове как надоевшая мелодия песни вертелась фраза Гурова: «Если бы он слушал меня каждый раз, то я бы не парил сейчас зад на шконаре, да и он по шалашам бы не ныкался…»

Что это за фраза такая – «по шалашам»? Совсем не в духе братка. Он должен был сказать – «по норам», «по хазам», но никак не «по шалашам». Я спросил об этом Пащенко.

– Просто Вадик Гуров решил применить аллегорию, – объяснил он. – Они на допросах и не такое поют. Мне неделю назад такой же ухарь выдал: «Дело не в том, чтобы быстро бегать, а чтобы выбежать пораньше».

– Образованный ухарь, – заметил я. – С творчеством Франсуа Рабле знаком.

– Серьезно, что ли?! – наморщил лоб Пащенко. Покачав головой, добавил: – Наверное, Ступицын тоже его почитывает. Куда ни приедешь – он уже убежал. Кстати, кто такой Франсуа Рабле?

Земцов, как и обещал, был на месте. Протягивая для приветствия руку, он второй уже вынимал кружки под чай. После традиционных вопросов-ответов, необходимых для «протокола», Александр сообщил:

– Все «плывут», как мыло по стеклу.

Показания задержанных и находящихся в СИЗО братков полностью подтверждали показания на допросе Гурова. Однако ни один из них не обмолвился даже словом о связи Гурона и Ступицына с Лукиным. Скорее всего, эти моменты оставались вне поля зрения рядовой гвардии. Бумажки складываются – к допросу – допрос.

Тем не менее, пора переходить к главному.

– Саша, у тебя в конторе засела крыса. – Прикурив, Пащенко бросил пачку на стол. – И эта крыса довольно успешно «сливает» всю информацию о наших движениях Ступицыну.

– Откуда известно, что – у меня?

– Гурон покаялся.

Земцов отвернулся к окну и прищурился от солнечного света. Признавать такой факт для начальника всегда трудно. Обычно в таких случаях, когда информацией владеет сама структура, предатели убираются без шума и лишней огласки. Сначала – увольнение «по статье», чтобы не было возможности для восстановления, а потом сама система его «хлопает» уже не как своего коллегу, а как совершенно постороннего гражданина. И волки сыты, и овцы целы. И справедливость восстановлена, и позорная ударная волна мимо прошла. Когда же в структуру информация о предательстве проникает извне, скандала не миновать.

– Ты вспомни: как только мы с точностью до ста процентов узнаем о местонахождении Гурона и Ступицына, у нас происходит прокол. Постоянно опаздываем на десять-пятнадцать минут. Все это время я работал с тобой. Значит, информатор среди твоих людей. Именно – твоих, а не из другого подразделения. – Допив чай, я поставил кружку на стол. – У тебя их не так много. Макс и еще четверо.

– Макс исключен. Все время он был со мной и никому не звонил.

Земцов растер лицо руками и пригладил усы:

– Мы вот что сделаем… Номер мобильного телефона Ступицына знаешь?

Я назвал, но предупредил, что теперь это не имеет никакого значения. Ступицын этим телефоном после моего звонка пользоваться уже никогда не будет.

– Вот как раз это, действительно, не имеет никакого значения.

Он набрал номер и, не поднимая трубки, нажал на «spiker».

– Сотовая компания «БиЛайн». Добрый день.

– Мне нужен начальник Службы безопасности. – Земцов смотрел на телефон, словно на его дисплее должно было появиться лицо.

– Одну секунду. Соединяю.

Выслушав первую часть гимна США в электронной версии, мы отшатнулись от телефона – настолько громким был крик «Слушаю!!!».

– Ты что так орешь, Герман?! – возмутился оглушенный Земцов.

– Совещание провожу! Слушаю тебя, Саша.

– Герман, я тебе сейчас дам номер телефона, который подключен к вашей конторе. Срочно подними мне распечатку за этот месяц и все до единого номера, что набирались с этого номера или поступали на него, продиктуй мне в трубку.

– Саша, у меня…

– Бегом, – тихо произнес Земцов. – Я перезвоню ровно через пять минут.

Назвав номер телефона Ступицына, он положил трубку и пояснил:

– Раньше парень в уголовке областной работал. Сейчас на «Мерседесе» ездит и костюмы каждый день меняет. Уйду на пенсию – тоже нэпманом стану.

В голове не переставала нудно прокручиваться фраза, сгоряча сказанная Гуроном. Я поделился муками с Земцовым.

– Шалашах? – удивился он. – «Шалаши» – это новый микрорайон.

Черт! Гуров имел в виду не «шалаши», а – «Шалаши»! По произношению некоторых имен собственных невозможно понять, что под этим подразумевается на самом деле! Трехэтажные коттеджи, напоминающие своей формой шалаши. С сауной, двумя санузлами и шестью комнатами. Каждый дом – на два хозяина. Вот что такое «Шалаши»! Это микрорайон, сданный в эксплуатацию в начале прошедшей осени! Вот тебе и аллегория, товарищ Пащенко…

Земцов снова снял трубку. Герман, обладатель трехсот шестидесяти пяти костюмов, работал молниеносно. До того, как из дежурного «уазика» пересесть на «Мерседес», он, пожалуй, такой оперативностью не отличался. Похрустывая бумажной распечаткой, он стал надиктовывать Земцову номера телефонов. Старый опер на листке бумаги помечал лишь время и дату звонка.

Когда прозвучал сороковой или пятидесятый – я уже сбился со счета, – Земцов остановил порядком уставшего Германа:

– Достаточно. Спасибо, выручил.

– Четверо моих оперов сидят в двух кабинетах. По два – в каждом. Герман мне сейчас двенадцать раз назвал номер одного из этих кабинетов. В нем у меня работают Сычев и Ковалевский. Кто-то из них двенадцать раз за этот месяц разговаривал со Ступицыным.

Чувства Земцова мне знакомы. Я испытывал точно такие же, когда два года назад узнал, что сидящий в соседнем кабинете судья Коломеев взял деньги за вынесение условного наказания шапочному грабителю. Тому молодому человеку явно не хватало денег мамы и папы, несших тяжкое бремя коммерсантов. Несмотря на то, что ему уже нечего было желать – у него все было, – захотелось своих острых ощущений. И он их испытал, будучи уже через двадцать минут задержанным операми Центрального РОВД. Но заплаканная мама вместе с адвокатом пришла к Коломееву перед самым процессом. Через пять минут вышла, а адвокат остался. Изумлению потерпевшей стороны не было предела, когда судья Коломеев зачитал приговор, очень похожий на оправдательный. Но решение судьи никто не имеет право обсуждать. И он не несет ответственности за свое волеизъявление, если не доказано, что он вынес заведомо неправосудный приговор. Однако кто обжалует его в кассационную инстанцию, если родители потерпевшей девушки не имели денег на адвоката? Хорошо, что жива осталась. А через три месяца от того же адвоката, что приходил к Коломееву с мамой злодея, я узнал правду. Есть у меня такая черта – с адвокатами я врубаю дуру и всегда улыбаюсь, как судья, назначивший пенальти. Так проще узнать правду. Вот и узнал. Цена приговора Коломеева – две тысячи долларов. Я могу приводить такие истории десятками – восемь лет ношения мантии позволяют быть свидетелем самых невероятных событий. После них остается лишь стыд и чувство русской печки, из которой уже много лет никто не выбрасывает золу…