Суда пришлось ждать три с половиной года, до августа 1950 г. Какими тяжкими они были, эти годы, для подследственных — можно лишь догадываться. В 1956 г. просмотром личных тюремных дел и оперативных материалов, имевшихся в Комитете государственной безопасности, а также допросом бывшего начальника следственной части по особо важным делам А.Г. Леонова и его заместителей В.И. Комарова и М.Т. Лихачева было подтверждено, что арестованных генералов помещали в карцер, им угрожали, их избивали, вынуждая признаться в преступлениях, которых они фактически не совершали. В суде Рыбальченко показал: «Следователь довел меня до такого состояния, что я готов был подписать себе смертный приговор». Это же могли сказать о себе все обвиняемые по делу.

Чтобы подстраховаться и подкрепить вынужденные признания бывших руководителей ПриВО показаниями свидетелей, были арестованы некоторые близкие к Кулику люди, в частности, его адъютант старший лейтенант А.И. Хейло и один из родственников А.Г. Басс. Допрашивая их, следователи также не стесняли себя в пыточных средствах и своего добились, получив показания, уличавшие Гордова, Кулика и Рыбальченко в совершении государственных преступлений.

В лучших традициях тридцать седьмого года показывать на близких людей заставляли и членов семьи. В «обработке» жены бывшего командующего округом не побрезговал лично поучаствовать сам министр госбезопасности Абакумов. Женщину настолько запугали, что она дала интересующие следствие показания, хотя никаких антисоветских и террористических высказываний со стороны мужа и его сослуживцев не слышала.

Суда долго ждали, но прошел он очень скоротечно, за два дня 24–25 августа 1950 г. О его обстановке легко составить представление по фрагменту протокола судебного заседания Военной коллегии Верховного суда. Бывший маршал из последних сил пытался отбиться от вздорных обвинений в террористических намерениях и изменнических планах, настаивая, что все его разговоры были раздраженной «болтовней».

«Кулик:…Однажды я зашел к Гордову в гостиницу, где застал Рыбальченко. Во время выпивки Гордов и Рыбальченко резко высказывали свое недовольство службой и порядками в Советской Армии, и эти разговоры я разделял. Нужно прямо сказать, что это была болтовня озлобленных людей. Я разделял их высказывания и тоже присоединился к тому, что Булганин (тогдашний военный министр. — Ю.Р.) всячески защищает политработников, а если бы был Жуков, то он бы лучше разобрался с офицерским составом и меньше было бы обиженных. Тогда же Гордов заявил, что ему непонятно — почему его сняли с должности командующего округом, и что, может быть, его арестуют. Я сказал на это Гордову, что он ведь ничего не сделал и за что могут его арестовать?

Председательствующий: Значит, Гордов чувствовал, что он нечист, и боялся своего ареста?

Кулик: Всего я не знал, что совершил Гордов, поэтому так я тогда и высказался. Дня через два-три нас всех троих вызвали к Булганину и в присутствии Василевского и Конева каждому в отдельности дали прочитать приказ о наших отставках. Когда я прочитал приказ, я заплакал и попросил Булганина, чтобы дали мне возможность уйти в отставку с пенсией. Булганин обещал доложить по этому вопросу Сталину, и через несколько дней я был вызван и мне объявили, что пенсия мне назначена в размере 90 процентов, отчего я воспрянул духом.

Когда я уже находился в отставке, я имел разговоры с Хейло и Рыбальченко, в которых мы допускали всякую антисоветскую болтовню. Я обвинял партию и правительство в том, что внимание правительства и партии обращается только на промышленность, а сельское хозяйство дошло до полного разорения и что у крестьян и колхозов забирается почти все подчистую, а крестьянам ничего не оставляют. Рыбальченко также высказался в очень злобной форме, что Советское правительство существует свыше 20 лет, но ничего хорошего для крестьян не сделало и не хочет идти ему навстречу. Когда Рыбальченко допустил это антисоветское высказывание, я ему заметил — ты, видимо, с ума сошел, ведь за такие высказывания тебя исключат из партии. Рыбальченко на это ответил: «Пусть исключают, что мне дает партия?»

Председательствующий: Подсудимый Кулик, а об этих ваших антисоветских высказываниях вместе с Рыбальченко вы сообщили в Центральный Комитет партии?

Кулик: Нет, я не сообщил, и в этом я виноват. Кроме того, я считал, что у нас внутрипартийная демократия зажата и что карательная политика слишком жестка»[215].

В своем последнем слове Кулик признал, что был «озлоблен против советского правительства и партии»: «Я допускал антисоветские высказывания, в чем каюсь, но прошу меня понять, что врагом советской власти я не был и Родину не предавал. Все время честно работал. Я каюсь и прошу суд поверить, что я в душе не враг, я случайно попал в это болото, которое меня затянуло, и я не мог выбраться из него».

Ни один из подсудимых свою вину в совершении этих преступлений не признал, заявив одновременно, что все показания об их групповой антисоветской деятельности, изменнических и террористических высказываниях в буквальном смысле выбиты у них следователями. Что касается персонально Кулика, то судьи услышали от него твердое: «Мои показания, данные на предварительном следствии… являются ложными и полученными от меня незаконными методами следствия, от которых я полностью отказываюсь…»[216]

Тем не менее все трое подсудимых были признаны виновными. Военная коллегия приговорила их к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение…

Но история на этом не закончилась. В марте 1956 г. под влиянием разоблачений сталинщины, развернутой на XX съезде, ЦК КПСС поручил Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко среди прочих дел проверить и дело по обвинению генералов Гордова, Кулика и Рыбальченко. Тогда-то и были вскрыты грубая фальсификация следственных материалов, «действенные» методы заплечных дел мастеров и необоснованное осуждение военачальников.

По представлению прокуратуры Военная коллегия Верховного суда СССР 11 апреля 1956 г. прекратила дело в отношении Кулика и его товарищей по судьбе и реабилитировала их за отсутствием состава преступления.

28 сентября следующего, 1957 г. указом Президиума Верховного Совета СССР Кулик был посмертно восстановлен в воинском звании Маршал Советского Союза и в правах на государственные награды, включая звание Героя Советского Союза.

Вопреки надеждам, что получившему ордена что-что, а уж тюрьма точно не грозит, ему довелось испытать все. Взлет к вершинам власти, почестям, званиям и орденам стал для Григория Ивановича лишь прологом к заключению в мрачном каземате и пистолетному выстрелу, глухо прозвучавшему густой августовской ночью 1950 г.

Июньская Москва еще была погружена в ночную тьму, когда на «ближней» даче Сталина в Кунцево раздался телефонный звонок. Звучал он долго, непрерывно, вырывая из объятий крепкого сна начальника управления охраны Н.С. Власика.