Дурной кивнул, зардевшись. Идея составить детальное описание Империи Цин возникла почти случайно — из тех историй, что он записывал для сына Демида. Пришлось потратиться на корейскую бумагу, сшить десяток тетрадей — и выплеснуть на них все полученные знания. Дурной ввел в книге ряд ноу-хау — оглавление, нумерацию страниц; четко обозначил разделение слов и предложений (хотя, в печатных книгах это уже применялось).

— Мы певелеша отослать сей кодекс на Печатный двор, дабы сделали с него два на десять оттисков.

«Это хорошее дело, — невольно улыбнулся беглец из будущего. — Даже можно сказать, не зря съездил…».

— Но ты, Сашко, рёк, что имеешь для царя еще дары, — легкая улыбка тронула губы царя. И, кажется (а кажется ли?), что наконец-то на его лице не было тени вечной боли.

— Да, государь, — голос Дурнова дал петуха… слишком долго он ждал этого. Слишком долго готовился и оттачивал в голове свои речи. — Есть у меня дары… Но тут мне время понадобится, дабы всё разъяснить…

Федор Алексеевич вопросительно посмотрел на Хитрово. Толстяк нахмурился… Но царь заявил:

— Дарую тебе потребное время. Только поспешай…

— Да, Государь! — Дурной стрелой метнулся за дверь за тяжеленным свертком, который предварительно захватил и оставил в дальней горнице. Попросил выделить ему двух рынд для поддержки — и развернул огроменную карту немногим ниже человеческого роста и почти в три метра шириной.

— Ехали мы к тебе, Государь, через всю бескрайнюю Сибирскую землю. Вёз я тебе чертеж наших, чернорусских земель, но в дороге решил обрисовать всю эту землю!

Дурной нагло врал. Карту эту (из намертво склеенных лошадиных шкур) долго и мучительно рисовали в Болончане. Всё Темноводье и окрестные земли обозначили с помощью очевидцев. А вот Сибирь с ее реками беглец из будущего наносил сам по памяти. Чтобы не палиться северные окраины на карте остались белым пятном, но вскользь были очерчены Чукотка, Камчатка, Курилы, Сахалин, Хоккайдо и хвостик Корейского полуострова. Карту рисовали так, чтобы она не сильно выбивалась из картографических традиций XVII века, но, при этом была информативна, точна в расстояниях, а по цвету легко различались суша и вода, реки и дороги.

— И впрямь ценный дар! — искренне восхитился царь.

— То, Государь, не сам дар. Дозволь изречь мои думы, что из этого чертежа проистекают.

Федор Алексеевич кивнул. Заинтересованно.

— Вот Урал-Камень, — очертил Дурной левый край карты. — А вот самые дальние остроги твоего царства — Ленский, Селенгинский. Их и многие другие остроги, слободы и городки потребно снабжать хлебом. Сама Сибирь покуда хлеба родит мало, и везти его приходится аж из-за Камня. Что долго, дорого и ненадежно.

— А вот Русь Черная, — он ткнул в правый нижний угол. — Вот Амур — наша Черная Река — что тянется от западных гор до восточного моря-океана. Здесь теплое лето и тучные земли. Уже сейчас у нас русскими хлеборобами распахано не менее трех тысяч четей земли. У дауров мы не считаем, но, думаю, не меньше. Конечно, со всех этих земель мы готовы платить тебе, Государь, тягло. Посмотри, насколько наши земли ближе к Лене, к Ангаре. Ежели б мы могли продавать хлеб в сибирские острожки, то был бы он гораздо дешевле, чем привезенный из Москвы. А если на Черную Русь послать еще крестьян — то сможем мы обеспечить зерном всю Сибирь дешевым зерном. Земли у нас вдосталь.

Беглец из будущего поначалу опасался, что такими заявлениями привлечет не столько крестьян, сколько нищающих феодалов. Но подумал и решил, что это самодержавию невыгодно. Помещикам дают землю, чтобы они служили в войске конно и оружно. Поэтому бояре и дворяне должны находится поблизости от Москвы. Так что наплыва кровопийц-феодалов пока можно не опасаться.

— Но это далеко не всё, Государь, — Дурной заметил, что слегка сбивается на лекторский тон, но «ученик» слушал во все уши, так что сойдет. — Понимаем мы, что главной ценностью для Русского государства является пушная рухлядь. Ну, в нашем случае — еще и злато. На это богатство Русь покупает всё потребное из немецких стран. Понимаем. Но взгляни, государь, какой тяжкий путь предстоит идти той рухляди от Черной Руси. Мы прошли всё, и мы ведаем, каков он. Поверь, мы во всем себе отказывали, спешили, но ушло у нас 15 месяцев. А ведь можно обойтись гораздо скорее. Всего в трех местах нет речного пути: меж амурскими притоками и притоками Селенги, на Ангарских порогах, и меж Енисеем и Чулымом. Но в тех местах наш ход замедлялся в десятки раз! Вот ежели бы там проложить торные дороги, посадить людишек, что станут работать для извоза, понастроить телег и саней для сдачи внаем — это так сильно помогло бы! Всего в трех местах по всей Сибири! Еще важно: вот прошли мы сухим путем, дошли до реки — а плыть не на чем. А вот ежели бы в ключевых местах были отстроены большие барки парусные, и их тоже сдавали бы внаем — то уверен, что с таким путем можно добраться от Темноводного до самого Урал-Камня за пять месяцев! От ледохода — до ледостава. И ведь не только ясак и подати так можно возить. Все торговые караваны станут ходить быстрее — оживет торговля. И людям — добро, и государству — прибыток!

— Пишите до слова, — строго бросил царь дьякам (видимо, те недостаточно старательно вели протокол).

— Только и это еще не вся выгода, государь, которая может быть, — Дурной на глазах воодушевлялся. Все эти речи он уже десятки раз прокручивал во время дороги — слова отлетали от него только так. Царь слушал!

— Ты ведь ведаешь, государь, что у товара в разных случаях цена разная?

— Как же разная? — Федор Алексеевич явно не читал Адама Смита. — Сколь товару положено, столько он и стоит.

— Когда охотник в лесу соболя добывает, сколько тот ему стоит? Заряд порохового зелья, да харчи, которые он во время охоты проел. Вот и все! Два гривенника — вот и вся цена шкурки. А на Москве она стоит уже до восьми рублей. Просто люди так договорились. Стало быть, прибыль государству — 7 рублей и 8 гривенных. Но порой цена меняется не только по воле людей. Вот сдал охотник двугривенную шкурку в нашем Темноводном. И