Рабби Ханох ответил: «Когда они были в Египте, в безысходном рабстве, они перестали замечать свое состояние. Но тут они избавились было от рабства – и вдруг увидели, что угнетатели снова их преследуют. Они полагали, что, поскольку Бог вывел их из Египта, все их страдания кончились. Узрев же своих преследователей, сыны Израиля возопили к Богу. “И сказал Моше народу: ‘Не бойтесь, стойте и смотрите, как Бог спасает вас сегодня! Ибо египтян, которых вы видите сегодня, не увидите более вовеки’”[262]. Это означает, что вы видели своих угнетателей в последний раз. “Бог будет сражаться за вас”[263]. Теперь, когда вы сами увидели себя в рабстве, Бог снимет с вас оковы рабства. “А вы будьте спокойны”[264]. Будьте спокойны, ибо помощь уже дарована вам».

За пределами естества

Рабби Ханоха спросили: «Почему мы говорим, что Красное море было “расколото”, а не “рассечено”, поскольку ведь сказано: “Рассек Он море и провел их”[265]?»

Рабби Ханох дал такое объяснение: «“Рассечь” означает сделать лишь небольшую трещину, узкое углубление, тогда как “расколоть” означает сделать более широкую расщелину. В мидраше мы читаем, что Моше повелел морю расступиться[266], на что море ответило, что не намерено повиноваться человеку из плоти и крови и выходить за пределы естества; оно расступилось, лишь увидев гроб Иосифа. Вот почему и в псалме читаем: “Море увидело и побежало”[267]. Оно увидело и уразумело, что Иосиф, чьи кости сыны Израиля несли с собой в Землю обетованную, некогда также вышел за пределы естества, не поддавшись искушению. Тогда и море вышло за пределы естества, расколовшись на две части. Вот почему мы говорим “раскололось Красное море”».

Видеть и слышать

Рабби Ханоха спросили: «Ведь сказано: “Вот Я иду к тебе в густом облаке, чтобы услышал народ, как Я буду говорить с тобою”[268]. Почему же говорится, что народ будет слышать лучше, если Бог будет окутан густым облаком?»

Рабби Ханох дал такое объяснение: «Зрение более важно для человека, чем слух. Но поскольку в густом облаке нет возможности что-либо видеть, то способность слышать становится более важным чувством».

До сердца небес

Вот как рабби Ханох объяснял слова Писания: «А гора горит огнем до сердца небес»[269]: «Огонь на горе Синай прожег людей до мозга костей и сделал их сердца небесными».

Их желание

Рабби Ханоха спросили: «В Книге псалмов сказано: “Желание благоговеющих пред Ним исполняет Он”[270]. Как же можно утверждать, что Бог исполнит все, что только ни пожелают благоговеющие перед Ним? Разве богобоязненные люди не должны страдать, помимо всего прочего, еще и оттого, что они не имеют желаний или вынуждены обходиться без того, что они желают?»

Рабби ответил: «Сказанное следует понимать так, что Он сам приуготовляет желания благоговеющих перед ним. Бог сам создает эти желания. Человек же должен лишь возжелать эти желания».

Сыны человеческие

Прочтя стих из псалма «Небеса – небеса Бога, землю же Он отдал сынам человеческим»[271], рабби Ханох помолчал немного и потом сказал: «“Небеса – небеса Бога” – это значит, что они уже небесные; “землю же Он отдал сынам человеческим” – это значит, что сыны человеческие должны сделать ее небесной».

Два мира

Рабби Ханох говаривал: «Другие народы также веруют, что существуют два мира. Они тоже говорят: “В другом мире”. Разница же в том, что все полагают, будто эти два мира разделены и обособлены, тогда как всякий из сынов Израиля верит, что эти два мира – в сущности, один и что они в конце концов действительно станут одним миром».

Бой

Рабби Ханоха спросили, почему хасиды не начинают молиться в определенное законом ѓалахи время.

«Когда солдаты в учении, – ответил он, – они должны делать все по установленному распорядку. Но в гуще схватки они забывают правила и сражаются так, как того требуют обстоятельства».

«Хасиды, – заключил рабби, – это бойцы».

За обеденным столом

Однажды, сидя за обеденным столом со своими хасидами в один из девяти дней, предшествующих Девятому ава, дню скорби о разрушении Храма, рабби Ханох сказал им:

«Ранее, когда наступали эти дни, каждый из нас испытывал страдания, скорбя о сожженном Храме, и у нас не было святилища, где мы могли бы принести жертву. Но теперь хасиды сидят за обеденным столом, как бы совершая жертвоприношение, и говорят: “Бог был, есть и пребудет; святилище было, есть и пребудет”».

И еще он сказал: «Мы еще увидим, когда придет Машиах, сколь важными оказались эти наши жертвоприношения».

О старости

Однажды, слушая скрипача, игравшего старую мелодию, рабби Ханох сказал: «Даже музыка стареет и теряет свою прелесть. Когда мы слушали эту мелодию во времена рабби Бунима, много лет тому назад, она заставляла сильнее биться наши сердца. А теперь она уже не так восхищает нас, как бывало прежде. То же и со всем остальным. Нам следует готовиться к старости. Мы молимся: “Не брось меня в годы старости”[272], ибо тогда мы утрачиваем вкус к жизни.

Но в старости есть и нечто благодатное. Ведь видя, что после всего сделанного мною я все равно ничего собой не представляю, я осознаю необходимость начать все сызнова. Как сказано о Боге: “Каждый день, каждое мгновение возобновляющий творение мира”[273]».

Израильский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе Шмуэль-Йосеф Агнон (1888, Бучач, Восточная Галиция – 1970, Израиль) познакомился с Мартином Бубером в Германии, куда в 1913 году приехал из Страны Израиля учиться и завоевывать свое место на литературном небосклоне. Еще раньше, в Стране Израиля, определились литературные интересы Агнона как современного автора, обильно черпающего из сокровищницы еврейского религиозного наследия, в том числе хасидского. Как известно, дед Бубера, Шломо Бубер (1827–1906), религиозный еврей и ученый, занимавшийся текстологией мидраша, тоже был родом из Восточной Галиции, а в зрелом возрасте проживал в Лемберге (Львове). Увлеченность хасидизмом и сходные биографические истоки – Мартин Бубер в детстве подолгу живал у деда – сблизили Агнона и Бубера, и после Первой мировой войны они вместе работали над книгой хасидских историй под условным названием Corpus Hassidicum, рукопись которой сгорела в июне 1924 года, когда в доме Агнона вспыхнул пожар. В том же году Агнон вернулся в Страну Израиля, тогда как Бубер прибыл туда лишь в 1938 году. Оба они жили в Иерусалиме, но если Бубер уверенно шел по академическому пути и стал профессором Еврейского университета в Иерусалиме, то Агнон к тому времени сделался одним из ведущих еврейских прозаиков. Несмотря на различие поприщ и взглядов на многие вопросы современной им истории еврейского народа, эти двое великих пристально следили за деятельностью друг друга.