— Да, в какой-то степени это и в самом деле правда, — согласилась Консепсьон, думая, что для тех, кто подобно Хесусу стремится к достижению успеха, здесь действительно все может быть очень здорово. Но она приехала в эту страну не для того, чтобы искать лучшей жизни для себя на земле gringos. Ее цель была более тягостной.

Хесус, который, видимо, не совсем понял ее, спросил:

— А почему это не может стать правдой и для тебя? Салазар говорил, что никогда не видел человека, который работал бы так усердно, как ты. И поверь, тебе не придется заниматься уборкой до конца твоих дней. Здесь есть курсы, на которые ты можешь пойти, чтобы научиться тому, что понадобится тебе в поисках лучшей работы, за которую платят больше денег.

Консепсьон покачала головой.

— Я все равно не получу зеленую карту. А если и получу, я не собираюсь оставаться здесь настолько долго, чтобы искать другую работу. Мне нужно попасть в Нью-Йорк.

Хесус потупился, его плечи обвисли.

— Я надеялся, что твои планы изменятся, — пробормотал он, бросив на нее погасший взгляд.

— Нет, — уверенно ответила она.

— А после этого ты еще вернешься сюда?

Консепсьон отрицательно помотала головой.

— Это моя дочь мечтала попасть в Америку, а не я, — тихо произнесла она.

Хесус с несчастным видом продолжал смотреть на нее. Сидя за столом среди грязной посуды, оставшейся после ужина, он напоминал большого унылого медведя.

— Я понимаю. Значит, ты твердо решила?

Ей была невыносима мысль о том, что Хесус воспринял ее слова как что-то, имеющее отношение лично к нему, и поэтому она решилась поведать ему свою историю до конца. Она рассказала о пожаре и его ужасных последствиях, о том, как бессовестный Перес предлагал ей деньги, о своем решении добраться до сеньоры и встретиться с ней лицом к лицу. Когда она изложила Хесусу свой план, наверняка кажущийся диким и нереальным, на лице его читалось одно лишь сомнение, несмотря на то что он внимательно, не перебивая, слушал ее.

— А чего ты надеешься достичь, встретившись с этой женщиной лично? — спросил он, когда она закончила.

Если бы Консепсьон услышала хотя бы нотку осуждения в его голосе, то сразу же решительно прекратила бы все это обсуждение, но она видела, что он спрашивает из любопытства и, возможно, беспокойства за нее.

— Я узнаю это, когда придет время, — заявила она.

— Что ты узнаешь?

— Действительно ли она раскаивается в том, что сделала.

— А если нет?

Выражение лица Консепсьон стало жестким.

— Тогда ей придется это сделать.

Хесус побледнел.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что…

— Что я собираюсь причинить ей вред? Нет, — нетерпеливо перебила его Консепсьон. — Но есть и другие способы заставить человека расплатиться.

— Например?

— У меня есть одна идея. — Эта мысль пришла ей в голову однажды ночью, когда она убирала в одном из офисов. В корзине для мусора она нашла выброшенную газету, и на глаза ей попалась статья об одной актрисе из популярного телевизионного шоу. Та обвинялась в непредумышленном убийстве водителя автомобиля, с которым она столкнулась, сев за руль в нетрезвом состоянии. С момента приезда Консепсьон в страну ее английский существенно улучшился — она старательно учила язык, слушая учебные ленты на магнитофоне, который ей одолжил Хесус, — так что она сумела понять общий смысл. В статье говорилось о том, что в результате скандала актрису выгнали из этого шоу. Хотя ей удалось избежать тюремного заключения, карьера ее была уничтожена, а будущее оставалось туманным. — Сеньора Армстронг хорошо известна в этой стране, — напомнила она Хесусу. — И если я расскажу свою историю газетчикам…

На лице Хесуса по-прежнему было сомнение.

— Это один вариант. А второй — просто уйти.

— Но почему я должна делать это? — удивленно спросила она.

— Хотя бы по той причине, что, судя по тому, что ты мне рассказала, совершенно не ясно, знала ли эта сеньора до пожара о нарушении мер безопасности на фабрике.

— Она должна была это знать! Там все делалось только по ее указанию.

— Тем не менее ты говорила, что именно управляющий, этот Перес, приводил в исполнение эти меры.

— Какая разница? — Консепсьон, казалось, вновь превратилась в ту ведьму с дикими глазами, которой она была в кошмарные дни после смерти Милагрос. Она схватила Хесуса за руку и, склонившись к нему, прошипела: — Это она виновата в том, что моя дочь умерла!

Хесус не попытался высвободить свою руку. Он встретил ее взгляд с твердым спокойствием и мягко произнес:

— Да, но тебе все-таки нужно спросить себя, хотела бы этого твоя дочь.

После разговора с Хесусом она еще долго размышляла над его словами. Может быть, думала Консепсьон, в своем безумном гневе она действительно слишком поторопилась во всем обвинить сеньору? Или же вся ее вина заключалась только в том, что она была плохо проинформирована? В конце концов Консепсьон решила, что поступает правильно, расследуя этот вопрос. Ведь таким людям, как она, всю жизнь твердят, что бедняки (и это о людях, которые тяжко работают, чтобы богачи могли набивать свои карманы!) недостаточно умны и образованны, чтобы понять, как происходят подобные вещи. От них всегда ожидают, что они с улыбкой на лице будут глотать любые оправдания, приводимые лишь для того, чтобы скрыть правонарушения.

Но она не собиралась молчать. Пришло время кому-то поднять голос во имя справедливости. Справедливости не только в отношении ее дочери, но и всех бессловесных бедняков. Единственное, что продолжало угнетать Консепсьон, было сомнение, которое заронил в ее душу Хесус и которое, словно назойливый сорняк, уже успело пустить корни: мысль о том, что Милагрос, возможно, не захотела бы этого.

Впрочем, Консепсьон не могла долго сердиться на Хесуса, особенно накануне Рождества. Поэтому, когда она, выйдя из офисного здания после окончания своей смены, увидела припаркованный возле бордюра знакомый синий грузовик, ожидавший ее, — обычно после работы Консепсьон ехала домой на автобусе, — это было для нее приятным сюрпризом.

Тем не менее она сделала вид, что все еще сердится на него.

— Что ты здесь делаешь? — проворчала она, забираясь на пассажирское сиденье. — Уже поздно. Ты сейчас должен быть дома в постели, как и все остальные.

Но Хесус только сидел и улыбался.

— Рождество, — напомнил он. — Никто не должен оставаться на Рождество в одиночестве.

Рождество? Консепсьон посмотрела на светящиеся цифры часов на приборной доске и увидела, что уже действительно было за полночь: официально наступил день Рождества. Просто она задержалась с дополнительной уборкой на одном из этажей, где была вечеринка, и ей мучительно долго пришлось убирать со столов, заставленных бумажными тарелками и стаканчиками, а затем чистить пылесосом ковер, засыпанный конфетти.