не о чем, и эти мысли стали наваждением. Я чувствовал к Люси то же, что чувствует старик, который привык на прогулке дотронуться до каждого третьего столба; вдруг какое-то происшествие отвлекает его – встретился приятель или что-то случилось на улице, и он пропустил свой столб; весь день он потом тревожится, нервничает и, не выдержав, после чая воровато выходит из дома восстановить порядок вещей. Вот так же и у меня с Люси: наши отношения внесли в мою жизнь легкий беспорядок, который нужно было устранить.

Примерно так в те далекие дни объяснял я себе свою одержимость, но сегодня, когда я смотрю вглубь зеркального перехода, которым шло мое чувство, я не вижу его начала. Красота намекает о себе определенно и заблаговременно: смотришь на лицо, даже на знакомое лицо, и вдруг прозреваешь и, пытая невообразимое будущее, видишь, как преображает его любовь. Люси с каждым днем тяжелела, теряла женственность, как и полагается женщине, исполнившей свое назначение, и призрак ее красоты витал неотчетливо, проступал постепенно, и в какой-то момент, без всякого перехода, он стал реальностью. Но я не могу сказать, когда он предстал мне впервые. Может, в тот вечер, когда она сказала о «Покое и уединении в китайском вкусе»: «Не представляю, зачем Джону такой дом», но я не испытал тогда никакого потрясения; что-то надвигалось, и это я чувствовал, как с уверенностью ждет рассвета животное, когда еще в кромешной темноте, среди ночных звуков оно поднимает голову и принюхивается. А пока суд да дело, я набирал очки, как в игре.

Джулия принесла мне успех. Наша встреча не только не разочаровала ее, но еще добавила трепета и фанатизма. Моей вины тут не было, уверял я Роджера, когда он явился ко мне с выговором, – я ни в малейшей степени не старался ей понравиться, а под конец вечера был откровенно груб.

– Мазохистка, – сказал он и, помрачнев, добавил: – Люси говорит, она девственница.

– У нее все впереди. Обе эти беды часто лечатся одновременно.

– Так-то оно так, но девчонка остается еще на десять дней. Она без умолку говорит о тебе.

– Люси это не нравится?

– Конечно не нравится. Мы скоро свихнемся от этого. Она, наверное, засыпала тебя письмами?

– Да.

– Что она пишет?

– Я их не читаю. У меня такое чувство, что они предназначены кому-то другому. А кроме того, она пишет карандашом.

– Видимо, она пишет их в постели. Меня еще никто не брал в такой оборот.

– Меня тоже, – заметил я. – Вообще, это не так уж неприятно.

– Я думаю! – сказал Роджер. – Мне казалось, такие страсти достаются только актерам, эротическим писателям и священникам.

– Что ты, от этого не застрахован ни один, чье имя попадает в газеты: ученый, политик, велосипедист. Это попросту означает, что девочкам присуще религиозное чувство.

– Джулии восемнадцать лет.

– Скоро это пройдет. Два-три года молиться на мое имя и столкнуться носом к носу, – конечно, у нее голова пошла кругом. Она милая девочка.

– Так-то оно так, – сказал Роджер, угрюмо возвращаясь к началу разговора. – Я не о Джулии беспокоюсь, я о нас беспокоюсь – о Люси и о себе, – она же остается еще на десять дней. Люси просит тебя быть умницей и появиться у нас сегодня вечером, посидим вчетвером. Прости, конечно.

Я часто бывал в ту неделю на Виктория-сквер, и тогда-то мы с Люси и начали заговорщицки посмеиваться над чувствами Джулии. Когда я бывал у них, Джулия держала себя в руках, всему радовалась; она была неотразимо хорошенькая. Когда же меня не было, докладывал Роджер, она отчаянно хандрила и затворялась в спальне – писала мне письма, рвала их. Она много рассказывала о себе, о сестре и доме. Ее отец был майором, они жили в Олдершоте; теперь им придется оставаться там круглый год, поскольку в Лондоне Люси уже могла обходиться без них. Роджер ей не нравился.

– Он не очень хорошо относится к вам, – сказала она.

– В этом мы одинаковы, – объяснил я. – Мы оба не даем друг другу спуску. Чтобы не соскучиться. А Люси хорошо ко мне относится?

– Люси – ангел, – сказала Джулия, – за это мы и терпеть не можем Роджера.

И наконец настал последний вечер Джулии. Мы ввосьмером отправились в ресторан потанцевать. Сначала Джулия вовсю веселилась, но под конец вечера настроение у нее упало. Я жил на Ибери-стрит, мне было удобно возвращаться с Виктория-сквер, и я зашел к ним выпить по последней.

– Люси обещала оставить нас одних на минутку, чтобы попрощаться, – шепнула Джулия.

Когда мы остались одни, она сказала:

– Эти две недели были совершенно чудесные. Я не представляла, что можно быть такой счастливой. Я хочу, чтобы вы дали мне что-нибудь на память.

– Разумеется. Я пришлю вам свою книгу, хорошо?

– Нет, ваши книги мне больше не интересны. То есть они мне страшно интересны, но теперь я люблю вас.

– Глупости, – сказал я.

– Вы не поцелуете меня, только один раз, на прощанье?

Я отечески поцеловал ее в щеку. И тут она совершенно неожиданно произнесла:

– Вы влюблены в Люси, да?

– Боже мой, нет! Почему вы так решили?

– Очень просто: потому что я вас так сильно люблю. Вы можете сами этого не знать, но вы влюблены. Как это обидно! Она любит своего противного Роджера. Ой, господи, они возвращаются. Можно, я зайду попрощаться завтра?

– Нельзя.

– Ну пожалуйста. Я совсем не так хотела.

В комнату с лукавым видом, словно они все знали наперед и хорошо рассчитали время, вошли Люси и Роджер. Тогда я пожал Джулии руку и отправился домой.

Она пришла ко мне в десять часов утра. Моя хозяйка, миссис Легг, провела ее наверх. Она стояла в дверях, помахивая маленьким свертком.

– У меня пять минут, меня ждет такси. Я сказала Люси, что мне нужно сделать последние покупки.

– Вы сами знаете, что так вести себя не следует.

– А я здесь уже была. Рассчитала, когда вас не будет дома. Я назвалась вашей сестрой и сказала, что вы меня за чем-то послали.

– Миссис Легг мне ничего не говорила.

– Правильно. Я попросила ее не говорить. Пришлось дать ей десять шиллингов. Она поймала меня с поличным.

– С каким поличным?

– Ну, вы будете смеяться. Я была в вашей спальне и целовала разные вещи: подушки, пижаму, расчески. И когда я уже добралась до умывальника и стала целовать вашу бритву, я подняла голову и увидела в дверях эту миссис – как ее там…

– Господи, как же я теперь погляжу ей в глаза?!

– Не бойтесь, она все правильно