В 1949 году сотрудник Эйнштейна Леопольд Инфельд так писал о революционной работе Эйнштейна по космологии:

Заметка Инфельда включена в том, выпущенный в честь Эйнштейна, под названием «Альберт Эйнштейн. Философ и ученый» («Albert Einstein: Philosopher – Scientist»). В этой книге опубликованы работы сразу шести нобелевских лауреатов. Жорж Леметр в своей статье привел серьезные, по его мнению, доводы в пользу того, чтобы оставить космологическую постоянную в уравнениях: «История науки знает множество примеров, когда открытия совершались по причинам, которые сейчас уже не кажутся существенными. Возможно, открытие космологической постоянной – именно такой случай»[454]. Как он был прав!

Однако сам Эйнштейн все же колебался[455]. В своих «Замечаниях к статьям, собранным в этом коллективном труде», он повторяет свои прежние доводы: «Введение подобной постоянной предполагает значительный ущерб логической простоте теории, ущерб, с неизбежностью которого, как мне представляется, можно мириться лишь в том случае, если нет причин сомневаться в статической, по сути, природе пространства». Далее Эйнштейн говорит, что после того как Хаббл открыл расширение Вселенной, а Фридман показал, что расширение возможно и в контексте первоначальных уравнений, он считает ввод лямбды «в настоящий момент [то есть в 1949 году] неоправданным». Кстати, обратите внимание, что хотя Эйнштейн писал это вскоре после переписки с Гамовым, ни малейших аллюзий на «величайший ляпсус» здесь нет.

С одной стороны, можно возразить, что Эйнштейн был прав, когда отказался добавлять в свои уравнения член, которого не требовали данные наблюдений. С другой – Эйнштейн уже упустил одну возможность предсказать расширение Вселенной, когда сослался на недостаток данных по движению звезд. Отказавшись от космологической постоянной, он упустил вторую возможность – на этот раз предсказать ускорение расширения Вселенной! Случись два таких промаха у заурядного ученого, их наверняка сочли бы недостатком интуиции, но об Эйнштейне такое едва ли можно сказать. Ошибки Эйнштейна[456] – всего лишь напоминание, что человеческая логика не гарантирована от ляпсусов, даже если ее применяет величайший гений.

Эйнштейн размышлял над единой теорией и природой физической реальности до самого конца. Еще в 1940 году он предвидел трудности, с которыми сталкиваются современные сторонники теории струн: «Эти две системы [общая теория относительности и квантовая механика] прямо друг другу не противоречат, однако, похоже, не очень подходят для того, чтобы слиться в единую теорию». А всего за месяц до кончины поделился сомнениями в себе: «Представляется сомнительным, что [классическая] теория поля сможет принять в расчет атомную структуру вещества и излучения, а также квантовые явления». Однако некоторым утешением Эйнштейну служили слова драматурга XVIII века Готхольда Эфраима Лессинга: «Стремление к истине драгоценнее, чем ее обретение»[457]. При всех ляпсусах на памяти последних поколений никто, пожалуй, не стремился к истине больше Альберта Эйнштейна.

Вечной и абсолютной ценностью не обладает ни одна научная теория. По мере усовершенствования методов и инструментов для экспериментов и наблюдений теории либо решительно отвергаются, либо приобретают новые обличья, в которые включаются некоторые прежние идеи. Эволюционную натуру теорий в физике подчеркивал и сам Эйнштейн: «Самая прекрасная участь физической теории – указать путь к установлению более общей теории, в рамках которой она живет как частный случай». Дарвинова теория эволюции жизни посредством естественного отбора лишь подкрепилась, когда к ней применили современную генетику. Ньютонова теория гравитации живет и по сей день – как частный случай в рамках общей теории относительности. Путь к «новой, улучшенной» теории далеко не гладок, прогресс на нем – отнюдь не мгновенный рывок к истине. Если такие светила, как Дарвин, Кельвин, Полинг, Хойл и Эйнштейн подчас совершали серьезные ляпсусы, представьте себе, как выглядит послужной список ученых меньшего масштаба. Когда Джеймс Джойс в «Улиссе» писал: «Гений не совершает ошибок. Его блуждания намеренны, они – врата открытия» (пер. В. Хинкиса, С. Хоружего), он хотел, чтобы первая часть звучала провокационно. Однако, как мы убедились, прочитав эту книгу, ляпсусы гениев и вправду часто становятся вратами открытий.

В фильме-сказке Роба Рейнера «Принцесса-невеста» один из персонажей вступает в перепалку с главной героиней. В какой-то момент он восклицает: «Вы стали жертвой классического ляпсуса! Самый известный из них – “Никогда не затевай наземную военную операцию в Азии”». Думаю, все мы согласимся, что история последних десятилетий подтверждает, что совет насчет военных операций в Азии очень дельный. Знаменитый философ и математик Бертран Рассел дает другую рекомендацию всем, кто хочет избежать фанатизма: «Никогда нельзя быть ни в чем абсолютно уверенным»[458]. Примеры из этой книги показывают, что подобную «заповедь» можно считать и полезным способом избегать крупных ляпсусов (хотя я в этом не абсолютно уверен). Сомнения часто принимают за признак слабости, но на самом деле это весьма эффективный механизм защиты.

Кельвин, Хойл и Эйнштейн проявили и другую поразительную сторону человеческой натуры. Мало того что все люди, и ученые – не исключение, зачастую неохотно признают свои ошибки, случается, что они еще и упрямо сопротивляются новым идеям. Макс Планк, один из отцов-основателей квантовой механики, как-то раз цинично заметил: «Новая научная истина побеждает не потому, что убеждает противников в своей правоте и заставляет их увидеть свет, а потому, что ее противники рано или поздно перемрут, а новое поколение к ней привычно». И это горькая правда.