Хорь скептически хмыкнул:

– Да мы уж про это говорили. Не умеют смерды воевать и не будут.

Антон неожиданно произнёс:

– А я считаю, что надо попробовать. Народ князя любил, а Святополк им – чужак. Я в деревню пойду с вами.

– Это слова не мальчика, но мужа, – похвалил тамплиер, – остаётся понять, как тебе найти этого мифического змея, дюк Дмитрий. Или колдун имел в виду нечто абстрактное? Вряд ли в этой топи живут драконы. Я вам честно скажу, братья: я вообще сомневаюсь, что драконы существуют.

– Ага, Змей Горыныч тут в трясине ползает, – расхохотался Хорь, – а ещё Баба-Яга и гуси-лебеди. И на каждой кочке – лягушка со стрелой во рту, дорогу показывает.

Антон тихо, но твёрдо произнёс:

– Дракон существует. Просто в него надо верить, и тогда найдёшь. Ты увидишь огни, князь Дмитрий. Я знаю.

Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.

г. Баден-Баден, 11 сентября 1924 года

…а отбитый у большевиков бронепоезд назвать «Змеем Горынычем». Это железное чудовище, дышащее раскалённым паром, изрыгающее огонь из трёхдюймовок и пулемётных установок, действительно казалось могучим сказочным зверем. Всё происходившее той осенью девятнадцатого года виделось нам счастливой сказкой, а мы сами себе – былинными героями. Подобно Илье Муромцу со товарищи, мы побеждали бесчисленные совдеповские полчища, уступая во всём – в числе и вооружении войск, в количестве аэропланов, броневиков и бронепоездов… И превосходя лишь в одном – в силе духа, в желании погибнуть за Святую Русь, но победить, освободив Родину от красного безумия. Почти двухлетняя борьба, реки крови, миллионы замученных, расстрелянных китайскими пулемётными ротами и нелюдями-чекистами – наконец-то эти безумные жертвы обретали смысл.

Вооружённые силы Юга России стремительно наступали и уже видели себя входящими в Москву. Казачий генерал Мамонтов совершал свой беспримерный рейд; большевистские орды расступались перед ним, как печенежские – перед Микулой Селяниновичем, вооружённым мечом-кладенцом. Десятки тысяч гибли под копытами казацких коней, ещё больше – дезертировали или сдавались в плен батальонами и полками, переходя на сторону Белого движения. Казалось, победа была близка – в одном конном переходе, в одном трудном, но последнем усилии…

…не отпускали, но я решился на ультиматум, заявив и отцу Василию, и Антону Ивановичу: место офицера – в бою, и другой судьбы для себя не мыслю. Они понимали моё положение; тибетец лишь обнял меня и прошептал, что попросит своих идолов охранять мою персону. Но лучше, чем любовь Аси, ничто не могло уберечь меня в том сумасшедшем походе.

Её отца большевики долго мучили перед смертью: я увидел тело, уже посиневшее и облепленное сытыми зелёными мухами. Выколотые глаза, выдранные ноздри, многочисленные порезы штыками говорили о немыслимых страданиях, выпавших ему; были и иные страшные увечья, оскорбительные для воина и мужчины, – но о них я умолчу.

Я смотрел и не мог, не способен был вместить в себя понимания: КАК казачий полковник, прошедший ад трёх войн, награждённый шестью орденами, в том числе – тремя Георгиями, мог быть вот так зверски изорван – и кем?! Биться против японцев, немцев, австрияков, турок – чтобы в итоге погибнуть от рук своих же соотечественников, говорящих на том же русском языке – что может быть чудовищнее? «Соотчичи», как их называли наши великие предки, которым матери пели те же колыбельные песни, которые носили на груди те же православные кресты – когда и как превратились они в диких животных? Нет! Они были хуже зверей: хищник рвёт мясо жертвы не ради забавы и издевательства, а только лишь для пропитания. Волк не получает удовольствия от мучений обречённой косули. А эти нелюди – получают…

Моя тёща, супруга полковника, не выдержала горя и сгорела в три дня. Ася, ставшая в одночасье круглой сиротой, держалась; но это было ещё страшнее – лучше бы она рыдала по любимому отцу, чем вот так – пылала тёмным, сухим огнём, сжигавшим её изнутри. А ведь она была уже тяжела нашим сыном…

Я не сумел защитить любимую женщину от беды. Я мог только одно – пойти в Действующую армию и отомстить. Убить этих бешеных собак – не всех, так хотя бы некоторых.

Ася благословила меня, и никто не смел пресечь мою решимость…

…мои юнкера. Они становились настоящими бойцами, несмотря на юный возраст – мало кому исполнилось восемнадцать, а некоторые едва отметили шестнадцатилетие. Что ж, в грозовую эпоху дети быстро становятся взрослыми, а молодые – рано седеют…

…совсем маленький городок, стоящий среди болот и дремучих лесов. Мы прошли через самую топь (до сих пор не понимаю, как это удалось: иногда казалось, что то ли само Провидение, то ли местные древние духи вели меня, и я находил верный путь через трясину по наитию). Мой батальон неожиданно атаковал с тыла; красные бежали в одних подштанниках, побросав пулемёты и оставив на позициях две горные пушки. Древний городок под смешным названием «Добриш» встретил настороженно, и только «бывшие» ликовали – их осталось совсем немного. Оказывается, большевики первым делом арестовали всю городскую головку – купцов, уездных чиновников и конторщиков кожевенного завода, даже учителей реального училища! – и расстреляли всех. Нас встречали с хоругвями и хлебом-солью, но из всего церковного причта выжил лишь звонарь.

Тогда и произошло это странное событие: храмовый староста во время скромного торжества долго приглядывался ко мне и, наконец, решился спросить:

– Ваше благородие, вы изволите быть княжеских кровей?

– Отчего же? – искренне удивился я. – Мой прадед был пожалован дворянством, выслужившись из солдат, но князей у нас в роду никогда не было.

– Идёмте со мной, – таинственным шёпотом пригласил староста и привёл в старинную каменную церквушку, возведённую стараниями некоего легендарного князя Тимофея. Она была несколько раз перестроена, но одна стена сохранилась с незапамятных, чуть ли не домонгольских времён. На ней была изображена странная фреска: четыре фигуры – рыцарь с тамплиерскими знаками, татарского обличия мурза, широкоплечий парень продувной наружности.

Над всеми возвышался долговязый рыжий воин в княжеской шапке, ведущий на поводу коня фантастической масти – неизвестный художник не пожалел для него позолоты. Золотым же был выкрашен плащ красноволосого, и подпись гласила: «Солнечный Витязь».

– Посмотрите, ваше благородие, добришский князь Димитрий – вылитый вы, – торжественно объявил староста, – быть может, в истории вашей семьи имеется тайна?

Действительно, в рыжем князе угадывались фамильные черты Яриловых; мне показалось это случайным, необъяснимым совпадением.

– Разве бывает, чтобы княжеское достоинство было утеряно с поколениями? – заметил я. – Никак невозможно, чтобы во мне текла кровь Рюриковичей. А кто эти люди на фреске?

– Согласно местному преданию, данные герои спасли от монгольских полчищ не только древний Добриш, но и всю Русь. Здесь властитель княжества изображён вместе со своими боевыми соратниками.