– Я не прочь, – и кивнул раз-другой.

Клара обежала машину кругом, села за баранку; он уже сидел рядом, неуклюже подобрав длинные ноги, от него пахло потом, он искоса поглядывал на Клару с натянутой, нарочитой улыбочкой, совсем такой же, какою улыбалась и она.

Она проехала через весь город, и машина снова побежала глухим проселком.

– Нравится тебе здесь жить? – спросила Клара.

– А я через месяц иду в армию, – был ответ.

– Ну а вдруг и наши ввяжутся в ту драку? – сказала она.

Она знала лишь то, что уловила из разговоров Ревира с Джудом: в Европе дерутся. Парень только фыркнул, он явно презирал и войну, и Кларин вопрос.

– Там и убить могут, – сказала она.

И поглядела на него: ему года двадцать два – двадцать три, и, если его скоро убьют, сейчас она ему очень даже кстати. Она вела машину, а он искоса следил за ней. Лицо его опять покрылось испариной, хотя он только что утерся, рубашка промокла, хоть выжми, и крепкие бицепсы блестят от пота, будто маслом смазаны.

– Я сперва обозналась, приняла тебя за одного человека, – сказала Клара.

Мягко, вкрадчиво сказала. Он поежился, точно ему было неловко сидеть.

– Жалко, что я не тот человек.

– Не стоит жалеть, – возразила Клара.

– А мне еще как жалко, – сказал он.

Она остановила машину, и минуту-другую они сидели, не глядя друг на друга, потом вылезли наружу, так осторожно, словно пробовали – тверда ли под ногами земля. И он пошел к Кларе вокруг машины, ведя ладонью по горячему капоту. У самой дороги стеной стоял лес, по опушке от столба к столбу – колючая проволока: тут размещалась какая-то воинская часть.

– Как по-твоему, если кто сюда зайдет, сразу вышлют солдат? – спросила Клара.

Спутник подхватил ее под локоть, помог перескочить через канаву. Поднял как мог выше проволоку, чтоб Клара нырнула в просвет, и она вбежала в лес, распущенные волосы разметались, что-то росло внутри, толкалось в груди, в горле, того и гляди задушит. Росло, не отпускало ни на миг, заставляло улыбаться шалой, лихорадочной улыбкой – не спутнику, а лесу.

Парень догнал ее, схватил так, точно ждал этого долгие часы. Он шумно, прерывисто дышал. Они упали наземь, и все случилось так быстро, точно это опять сон, и лица Лаури не видно, она крепко обнимает его за шею, а у самой нетерпеливым ожиданием перехватило горло.

– Ну же… Ну… – сказала она.

И все мысли оборвались, она предалась этому человеку и погружалась в необъятную, темную пучину, на дно океана, где нет ни лиц, ни имен, лишь чьи-то неясные тела, к ним тянешься, чтоб утолить свое мученье; ничего не было до этой минуты, ничего не будет после. Она крепко зажмурилась, незачем думать о Лаури, он и так с ней, он в теле этого, чужого… под конец она стиснула зубы, с силой вжалась ртом в его твердый подбородок, чтоб не закричать. А потом он не сдвинулся, не лег рядом, но продолжал всей тяжестью прижимать ее к земле, словно добычу, завоеванную ценой немалых усилий, и целовал, будто искупая то, чего они не успели раньше. Он был весь в поту и все еще тяжело дышал. Клара отвела влажные волосы с его лба, сжала его лицо в ладонях, отвечая на поцелуй. Ей казалось – она тонет, захлестнутая жаром его тела, тонет во всем, что есть на свете жаркого, влажного, дурманящего, она не в силах с этим совладать и это осмыслить, она любит всякого, кто вот так к ней придет, она захлебнулась любовью, и никогда ей не выплыть.

Когда она вернулась домой, уже вечерело. Во дворе Джуд играл с малышом. Какое у него, оказывается, мягкое лицо, видно, его легко ранить, а взгляд испытующий – верно, беспокоился, не случилось ли с ней чего. Она вылезла из машины, оглядела свое пыльное, измятое платье, босые грязные ноги – и невесть зачем надела черную шляпу и пошла к ним навстречу. Подхватила сынишку на руки, поцеловала, благодарно закрыла глаза. Земля под ногами – и та словно преобразилась, стала прочной, надежной; ее ребенку хорошо, и от этого ей тоже хорошо; а телу после тех дней с Лаури ни разу не было так легко. Тут она увидела, как смотрит на нее Джуд.

– Я сбилась с дороги, – сказала она и прижалась лицом к малышу, чтоб не надо было смотреть на Джуда.

– Сынок, ты где? Кречет?

Клара работала в саду возле дома и вдруг спохватилась, что мальчика давно уже не видно. Выпустила из рук мотыгу.

– Кречет! Где ты?

Ревир говорил, что она чересчур нянчится с мальчиком, да она и сама это понимала: отчасти так получается потому, что она все одна да одна; и вообще она любит поговорить, а если говорить вслух, когда сынишки нет рядом, поневоле самой кажется, что ты малость рехнулась, в округе есть такие женщины, чокнутые… Клара окинула взглядом сад, прошла в огород, с удовольствием оглядывая грядки, деревья, кусты – все свои владения. Вот уже четыре года она здесь живет, ей исполнился двадцать один. И когда случится подумать о прошлом, она ни о чем не жалеет, ни в чем не сомневается. Все эти годы, когда Ревир навещал ее, а изредка оставался и на ночь, заключены в облике земли, которую он ей подарил, в этом чуть обветшалом доме, покосившихся, замшелых сараях; и густо разросшаяся трава хороша – не налюбуешься, и полевые цветы, и самый обыкновенный бурьян, и кусты, что растут и множатся как по волшебству, – и все это ее собственное!

Она запрокинула голову, чтобы волосы рассыпались по спине. Густая, жаркая волна волос, а в августе от них слишком жарко. Иногда она кое-как скручивает их узлом высоко на затылке, но они то и дело рассыпаются, и тогда она чувствует себя девчонкой; а чаще так и оставляет их распущенными по плечам. Они выгорели на летнем солнце чуть не добела, совсем как у сынишки, – поблескивают, серебристые, точно лунный свет, точно пушистые метелки выжженных солнцем трав, точно отблески солнечных лучей, скользнувших вкось по жестяной крыше старого сарая.

– Кречет? – сказала Клара, не повышая голоса, и пошла через сад к заднему крыльцу.

Сад был великоват, одной женщине управиться нелегко; правда, и Ревир с Кречетом могли бы помочь. Но это ее сад, и вовсе ей неохота, чтобы тут копался кто-то еще. Год назад, незадолго до своей свадьбы, Джуд посадил здесь в подарок Кларе несколько розовых кустов, это были крупные махровые розы, и все же она была недовольна… виду, правда, не подала. После женитьбы Джуд ни разу ее не навестил. Жена не пускает. Теперь сад Кларин, и больше ничей, и, когда она оглядывает кустик за кустиком, задерживается глазами на каждом хорошо знакомом пыльном цветке, сердитым щелчком сбрасывает случайную гусеницу, ее переполняет ощущение довольства. Этот сад – весь ее мир, большего ей не надо, с большим ей, такой, как она есть, просто не управиться, и притом он красивый. Ничего другого ей не нужно.

У матери никогда не было своего сада, подумала Клара. Была бы мать жива, она, может, любила бы сидеть на заднем крыльце и глядеть на дочерин сад и радовалась бы тому, как хорошо Клара все здесь устроила.