– М-да, дать тебе основы – и готовый диверсант… – задумчиво протянул Братский.

– Так всё же в каком вы звании? А то на прямые вопросы вертитесь отвечать, как целка перед членом десантника.

– Фу, как грубо. Полковник я теперь, а когда мы впервые встретились, подполковника недавно получил, – ответил Братский, пребывая в задумчивости.

– Когда в Союз уходим, что-то мне здесь разонравилось?

– Оценил прелести социализма? – усмехнулся Олег Игоревич.

– Скорее хорошие границы государства и неплохую службу безопасности. Кстати, имена тех, кто меня сдал, хотите знать?

– Выкладывай.

– Лисицын, Жирев и Павлухин.

– Лисицына и Павлухина мы взяли, перекрыли канал утечек, а что за Жирев?

– В МИДе работает, курирует совместную работу с разведкой и конторой.

– Понятно, прибудем обратно в Союз, разберёмся.

– Лучше сейчас, мало ли что натворить может. Отправить сообщение – и его возьмут под контроль.

– Не учи отца яйца высиживать. Ладно, собираемся, машина уже готова, самолёт на аэродроме тоже.

Мне принесли одежду. В Испании было жарковато, но одежда была осенне-весенняя, для Союза приготовили. Я быстро оделся, и мы покинули номер и само здание посольства. Кстати, арендуемое. Везли меня на машине посла. Пришлось на пол сползти, чтобы снаружи не видели, посол был тут же. Обеспечивал прикрытие. Также незаметно меня подняли на борт, и уже через полчаса мы были в воздухе. Я попросил у стюардессы тетради и писчие принадлежности, а получив их, стал делать записи. Отвлёкся лишь раз, когда медсестра осмотрела повязки, меня уже осматривал врач в посольстве, наложил новые, но ещё тут проверили. Кстати, пока Братский разрешающе не кивнул, стюардесса за бумагой не пошла. Да и сам самолёт хотя и был реактивный, но не такой и большой, представительского класса, между прочим. «Як-40», это мне Братский пояснил, сидевший неподалёку. Я сидел за столиком и не отрываясь писал, Олег Игоревич уже заглядывал через плечо и констатировал, что писал я песни и ноты для них. Между прочим, в салоне мы были не одни, естественно, полковник прибыл с сопровождением, но нас так сопровождали, что я узнал о нём только в самолёте. Была боевая группа из одиннадцати человек, так что после того, как мы оказались в самолёте, они тоже поднялись на борт.

– Песни? – спросил Братский.

– Да, самые лучшие, разных жанров. Хорошие песни. Почему-то у меня появилось острое желание выложить их на бумагу.

– Понятно. Ну, пиши, дело хорошее, – вернувшись на своё место, сказал Братский. – Кстати, главы многих государств уже обратились к нашему генсеку насчёт тебя, требуют представить тебя публике.

– Хрен им. Пусть отвечают, что это были слухи и утка, мол, не существует попаданцев из будущего. Бред сивой кобылы.

– К сожалению, убедительные доказательства те успели получить, не пройдёт.

– Всё равно хрен им. Меня не уговорите. Сотрудничать буду только с Союзом.

– Тебе же он не нравится.

– Мне не нравится манера правления. В Союзе жить нравится, после России, где я родился, рай.

– Кстати, когда я был в последний раз у товарища Брежнева, он зачитал мне цитату из твоей тетради, сейчас вспомню: «Пока вы, идиоты, не наведёте социализм у себя в стране, какого… э-э-э… вы в других странах его проталкиваете? Социализма в Союзе нет». Как тебе?

– А где я не правильно написал? Всё верно, всё в тему. Сперва нужно, чтобы советские люди получили все блага, что им наобещали, пример показать другим странам, что социализм и коммунизм – это хорошо. А вы что делаете? Нет, Россия – родина моя, а Союз – государство. Терплю, но не сказать, что люблю.

– Антигосударственные речи ведёшь, – покачал Братский головой.

– А вы арестуйте меня. Пока я вижу тот бардак, что по глупости в правительстве наделали, уважения вы моего не получите. Сотрудничать буду, но не более.

Следующие восемь часов мы почти не разговаривали, а у меня одна за другой из-под руки исчезали исписанные тетради. Восемь тетрадей исписал, больше не было, дальше на бумаге писал, один из подчинённых Братского всё это архивировал и складывал в портфель. Вот и работал, пока не добрались до Москвы и не совершили посадку.

В Москве был вечер, часа полтора до наступления темноты, поэтому наш кортеж сразу помчался в Кремль, меня глава государства видеть желал. Мне так пояснили. Устав с писаниной в самолёте, я задремал в «Волге», в которой меня везли. Впереди и позади было по такой же машине, все чёрные.

Вдруг машину повело, и водитель заорал:

– Засада-а!

Подскочив, я успел только заметить, как сносит с дороги передовую машину ЗиЛ-самосвал, гружённый щебнем, он после столкновения полетел из кузова, и как к нашему борту несётся другой грузовик. Наш водитель почти увернулся, удар пришёлся в заднее левое крыло, отчего машину развернуло и опрокинуло. Ладно, хоть кувыркаться не стали, метров сорок проскользили на крыше, высекая искры из асфальта.

– Беги, – прохрипел Братский, сидевший на переднем сиденье, поворачивая ко мне окровавленное лицо.

– Безопасность гарантируем, да?! – зло спросил я, ворочаясь в осколках стекла и искривлённого металла, пытаясь перевернуться на живот. Да и нога разболелась, снова по больному месту удар пришёлся.

Послышался щелчок открытия ремня безопасности, и полковник грузно упал на крышу, после чего, подволакивая ноги, похоже у него был повреждён позвоночник, стал выбираться из машины на локтях с пистолетом в руке. Странно, удар, конечно, приличный был, но не до такой степени, чтобы вырубить водителя и нанести такие травмы Братскому. Тут я заметил, что у водителя расползается кровавое пятно на спине, и сообразил, что оба впередисидящих были обстреляны снайперами. Тогда всё сходилось. Дотянувшись до пояса водилы, я достал «Макаров» из кобуры и выбрался следом за полковником. Это было тяжело сделать, во время столкновения и аварии я не был пристёгнут, помотало меня по салону. В общем, как я уже говорил, нога жутко болела и плохо гнулась.

Братский сидел, привалившись к борту машины, редко и прицельно стрелял куда-то в сторону третьей машины, где палили несколько автоматов. Какофонию автоматных очередей со множеством хлопков пистолетных выстрелов заглушил хлопок гранаты, и третья машина запылала. Гранатомётом шарахнули.

– Беги, – хрипло повторил Братский и закашлялся. На губах у него показалась кровь.

Почти сразу, пятная грудь дырами и рвя одежду, по полковнику кто-то дал очередь из автомата. Очень точную, меня не задели. Стало ясно, что брали меня живым, и только живым. Быстро вскочив и застонав от боли, я, хромая, нырнул в дым горевшей машины охраны и добежал до смутно знакомого забора. Чёрт, да я же тут повис на ремне, когда убегал от парней из конторы! Точно, тот самый парк. С некоторым трудом и неловкостью перемахнув через забор, я похромал дальше. Преследователи были, трое, один в офицерской милицейской форме и с автоматом бежал впереди, почти нагнав меня, двое ещё только через забор перелезали, один вроде ранен. Не знаю, сколько человек участвовало в засаде, но эти три точно из недругов.