Плесни полстаканчика, Сэм. Спасибо.

В общем, я просто в прострации сидел, думал, как же это так. И такие молодые, такие красивые.

Им больше всего аплодировали. Стоя хлопали, а они же не видели, что все стоят, наверное, зато слышали этот гром, слышали, да. И Салли тоже вскочила и даже засвистела, закричала, мол, на бис. А я стал пробиваться к столику, где диски продавались, потому что сейчас вот отхлопают, и там толпа будет.

Ну, я купил два диска – их всего два там и было. А про наших соседей в пиджаках и думать забыл. А продавец мне говорит, что, мол, вы можете пойти сейчас и росписи получить на дисках. Ну, я пошёл за кулисы. То есть не за кулисы, а просто за сцену, там охранник стоял, но когда я ему диски показал и объяснил, что за автографом, так он меня сразу и пропустил.

В общем, захожу я туда, а там такой лабиринт, и куча народу, и все толкутся, и бегают, и знакомцы наши в пиджачках тоже тут, и парень из первой самой группы, и я поймал кого-то за руку и спрашиваю: «А где тут найти “Blind Jazz”?» – так группа называлась. А он мне, мол, туда, в конец коридора, и направо потом. Я пошёл.

И действительно, там на одной двери постер с надписью «Blind Jazz». Ну, я стучу, потом приоткрываю дверь, а там полутьма. И вправду, а зачем им свет-то? Им что свет, что тьма, один чёрт. И тишина. Я прикрываю дверь, света совсем мало, он откуда-то из соседней комнаты идёт, из-под двери, а тут тишина, и только голос женский, чуть слышный.

Я присматриваюсь, а в комнате – только девушка-басистка. Сидит за столом и поёт, и руку так поднимает, мне жестикулирует, мол, тихо, не мешай. Она ж не видит, кто это там вошёл, думает, что свой кто-то, наверное.

У них, на самом деле, всё инструменталы были, без слов. А она поёт что-то про лошадей. Я слушаю, и сердце замирает. Знаешь, Сэм, я эту песню хоть сейчас могу повторить. Точно так, как она пела, ну, фальшивить буду только. Там о том, как у неё лошадь была, по кличке Мэг, и она эту лошадь очень любила, а потом Мэг становилась всё старше и старше, а потом она умирала, Мэг, очень болезненно, и пришёл доктор, чтобы усыпить Мэг, и она, девочка, хотела отдать свою жизнь, свою силу, лишь бы Мэг жила. И там припев был однообразный, и такой страшный, и я даже чуть сам не расплакался, так было жалко и девочку, и лошадь, обеих было жалко. Она ж без музыки пела, и так пела, так пела, как я никогда в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь пел.

Она закончила, и сразу тихо стало.

И она вдруг спрашивает:

«Вы кто?»

То есть она знала, что это чужой кто-то, но всё равно продолжала петь. А мне уже как-то неудобно было говорить, что я просто за автографом. Это как-то глупо бы вышло. Она ведь, получается, для меня пела, для совсем незнакомого человека. Ну, я и говорю: «Вы очень красиво пели». А голос у меня дрожит, потому что я всё про лошадь забыть не могу. И она чувствует это, что голос дрожит, и говорит: «Спасибо».

А я пячусь назад, чтобы выйти, и открываю дверь, и только я в коридоре оказался, как мне навстречу все остальные – вся группа, все они. Без очков, представляешь, и они все зрячие. Барабанщик клавишника по спине хлопает, мол, классно отыграл, молодец, и тот на него смотрит, смеётся. А молодой саксофонист меня с ног до головы изучил, потом только мимо прошёл.

И знаешь, Сэм, мне так противно вдруг стало. Я-то думал, вот, люди своё несчастье как преодолевают, как борются, не сдаются. Судьба с ними злую шутку сыграла, а они судьбу утёрли, стало быть. А получается наоборот, что они издеваются над инвалидами, на самом-то деле, на сочувствии выезжают. Нет, они отлично играют, ничего не скажешь, просто отлично. Но не только в игре же тут дело. Мне как-то и слушать диски сразу расхотелось.

А самое неприятное, что, получается, девушка-то тоже лгала. Песня эта – она искренняя такая, живая, а на сцене она лгала, получается, когда по своему длиннющему грифу пальцами бегала, будто машина, играла.

Ну, я к жене вернулся, как раз второе отделение начиналось. Я его автоматически слушал, ничего не помню, что там было. Там играла эта группа с длиннющим названием, которая жене нравилась, из-за которой мы и пошли на тот концерт. Не помню, что они играли, совсем не помню. Я всё сидел и думал о поддельных слепых музыкантах, и о девушке, и о лошади по имени Мэг.

А двое в клетчатых пиджаках вернулись за наш столик, и Салли наговорила им комплиментов. Ну, и один из них диск ей просто подарил, с автографом. Вот уж она счастливая была. Просто это как бывает: покупаешь ты диск, а потом музыкант тебе пишет «От автора» или что-нибудь типа того. Словно ты его друг, и это подарок был. А на самом деле он тебя знать не знает, и диск ты на ближайшей распродаже, скорее всего, купил. А тут – и в самом деле подарили, и приятно Салли так было, что я не стал ей ничего рассказывать.

Мы домой пошли, а она щебетала, как ей всё понравилось, и что почаще бы надо на такие мероприятия ходить.

Ну, приехали мы домой, а я сразу к Бобу в комнату.

Сэм, плесни. Спасибо.

Вот, ну, я, значит, к Бобу. Боб постоянно в Интернете сидит. Я-то старый уже для этого, ничего не понимаю, ну, письмо могу написать кому, а уж если найти чего надо – это совсем не умею. В общем, говорю Бобу, поищи-ка мне что-нибудь про эту группу. У Боба металл его играет, семнадцать лет, в конце концов, самый трудный возраст.

Боб – щёлк-щёлк – и говорит, мол, ни сайта, ничего у них нет. Вот состав группы на каком-то музыкальном сайте, вот анонсы концертов, а кто такие, откуда, ничего, ни слова. Ну, ладно, говорю, спасибо, и пошёл спать. А имя девушки я на диске прочитал и запомнил: Джерри Чарч. Джеральдина, наверное, но там было именно Джерри.

Я потом, на следующий день, ещё Боба попросил найти её имя, но он тоже ничего особенного не нашёл: в одном только месте в составе группы, вот и всё. И песню эту он тоже поискал – по тексту, я ж её хорошо запомнил. Но тут совсем ничего, ни одного упоминания нигде.

Вот так.

Это присказка, что ли. А сказки-то и нет.

В общем, почему я всё это тебе рассказываю. Потому что никто больше не поймёт, наверное.

Ну, ты же знаешь, что за мебель я делаю. Отличную мебель. Таких шкафов ещё поискать, какие я делаю. В общем, месяц назад заказ ко мне пришёл. Женщина позвонила, сказала, что ей порекомендовали. Старик Дюк порекомендовал, которому я стол обеденный справил на всю семью. Помнишь, какая у него семья – шестнадцать человек, это ж надо такую ораву прокормить. Ну, да, они работают все, кроме самого мелкого, но поди наготовь на них. В общем, он сказал, что есть в округе мастер такой.

А она не в городе живёт, она милях в двадцати от города, в небольшом таком домике. И вот ей шкаф понадобился, а она с Дюком по каким-то там делам знакома, и спросила его, не знает ли он, кто может под заказ шкаф справить, ну, он на меня и указал, дай ему бог здоровья.

В общем, поехал я к ней.

Там комната огромная, и в одной стене ниша. Ниша такой формы – полумесяц, да ещё срезанный с одного конца, и она хотела туда шкаф открытый с полками под безделушки встроить. Ну, я посмотрел, обмерил всё, цену примерную сказал, она согласилась. Ей на вид лет шестьдесят, живёт одна, не бедствует, наверное, есть какие вклады в банке, или дети помогают, я тогда подумал. Ну, «тогда» – это громко сказано, всего-то месяц назад было.