– Ошибка писаря, товарищ Сталин. Записан как Неботаев вместо Чеботарева.

– Все равно должны были сообщить, – сварливо заметил Сталин. – Развели, понимаешь, горе типографию. Эдак возьмут Гудериана в плен – и с перепою Губерманом запишут. И что тогда? Разберись с этим. Ладно. Докладывай. Как он там поживает?

– Нормально, товарищ Сталин. При выходе из окружения он и еще один боец, через него мы его и нашли, кстати, уничтожили команду немецких связистов, захватили одну единицу автоматического оружия, – Берия явно цитировал донесение. – Проверку прошел успешно, направлен на переформирование. Выступил с рядом предложений по облегчению зимней эксплуатации техники. Командованием характеризуется положительно, в настоящее время назначен командиром отделения. Представлен к медали, – со стороны могло показаться, что один грузин нахваливает другому грузину успехи сына. Не иначе, с целью сватовства.

– Смотри-ка. Собачий парикмахер – и с медалью. Ну что ж. С медалью пусть там внизу разберутся. Достоин – дадут. Им виднее. Вмешиваться не будем. Ни туда ни сюда. Вот что. Как думаешь, пора его вытаскивать?

– Давно пора, товарищ Сталин.

– И куда его?

– Думаю, к Ляпунову. Пока лаборантом.

– Согласен. Самое место – досконально он ничего не знает, но если вспомнит что интересное – будет удобный случай, как ты там сказал – «выступить с рядом предложений». Да. Кстати, о лаборантах. Какого там лаборанта ты из Ленинграда бронепоездом вывозил? Еще до того, как немцы зубы обломали?

– Не совсем лаборант. Некто Лосев. Помните такие маленькие цветные лампочки на приборе? Товарищ Термен называет их «светодиодами». Оказывается, этот Лосев уже разработал подобные устройства. Еще до войны. И до других элементов схем на том же принципе, на котором приборчики сделаны, он тоже додумался. И даже лабораторные образцы у него были.

– И опять размером со шкаф?

– Намного меньше. С ноготь примерно.

– Смотри-ка. А то я уже привык – как что похожее, так обязательно со шкаф размером. Создай ему все условия. Уж очень хочется пластинки без шума и треска послушать, – Сталин усмехнулся. – Только эту… «Чугунную бабу» не ставь, очень тебя прошу.

– Насчет условий – плохо, товарищ Сталин, – Берия шутку проигнорировал, – и Королев, и Курчатов требуют станков, лабораторного оборудования, инженеров. А вы ж все отобрали. Я понимаю – не до того было.

– Понимаешь – не возражай. И так еле отмахались. И то не до конца. И пока обратно на границу не выйдем – будут твои номерные ученые-моченые сидеть на голодном пайке. Кроме разве что Курчатова. Ему – с нового года подкинем мощностей. Кстати, что там у американцев?

– Пока ничего, товарищ Сталин. По нашим сведениям, документ по финансированию проекта «Трубные сплавы» поступит Рузвельту на подпись со дня на день. Шестого-восьмого декабря.

– Задержать бумагу на недельку твой человечек не сможет? Глядишь, японцы ударят – а они ударят, да. Флот они уже вывели. Ты не знал?

– Это, видимо, информация ГРУ, товарищ Сталин? – Берия поджал губы.

– Обиделся? Обиделся, вижу. Обскакали тебя военные. А ты ушами не хлопай. И войну разведок мне тут затевать не смей. Лучше своим сотрудникам хвосты накрути, чтобы у меня на столе всегда два документа были – твой и их, ноздря в ноздрю, да. Так вот. Постарайся по возможности документ задержать. Нападут японцы раньше, чем Рузвельт документ по бомбе подпишет – американцам может не до того стать.

– Задержать документ… Не уверен, товарищ Сталин. Времени в обрез. И риск. Но попробуем.

– Не зарывайся. Если есть вероятность засветиться и испортить отношения – лучше не рискуй. Американское оборудование и материалы для нас важнее. Лучше пусть у нас появится своя корова, чем у соседа сдохнет. И еще… – Сталин не договорил, требовательно затрещал телефон.

– Да. У аппарата. Что? Как допустили? Понятно. Товарищ Константинов. Вы понимаете, что вы должны предотвратить прорыв любой ценой? Понимаете? Действуйте.

И, уже обращаясь, к Берии, сухо проинформировал:

– Прорвались, гады. Нашли проходимый участок вне дорог и прорвались. Еще двадцать километров – и все пойдет к чертям собачьим.

Застигнутая на марше артиллерия является законной добычей танков.

X. Винцель. «Стальные кошки», Бонн, 1958

– Та-а-анки! – ничего страшнее этого вопля для застигнутой на марше артиллерии быть не может, тем более – для реактивной. Даже тяжелую гаубицу, если достанет времени, можно успеть развернуть и при особой благосклонности фортуны влепить тяжелый «чемодан» в лоб вражине. А «Катюша», пусть даже она трижды на гусеничном шасси, для огня прямой наводкой не приспособлена в принципе. И лежащие прямо на направляющих ракеты в такой ситуации – никакой не боекомплект, а всего лишь лишний шанс сдохнуть быстро, в огненном шаре взрыва. Танки стреляли с предельной дистанции – брони у лакомой цели не было вообще – ну не считать же броней тоненькие щитки, чья задача – предохранять хрупкие стекла от залпа… Хотя пулю из «МГ» с большой дистанции, может, и удержат…

Воронка! Большая – от двухсот пятидесяти кило, а то и от пятисотки! Решение созрело мгновенно. Дверь – выбить ударом ноги. Взгляд на немцев – на остающуюся сзади воронку, на немцев – на воронку… Стоп, доворот, задний ход. На дне воронки – лед, проходим его на разгоне. Задние катки карабкаются вверх по склону, еще чуть выше, черт, даже ствола нет и в дырку, как тогда, в деревеньке, не посмотришь. Вроде нормально – стоп! Двигатель стукнул и стих, мертвой хваткой застопорив гусеницы на склоне.

Командир установки, девятнадцатилетний пацан, смотрел на Василия белыми от шока глазами. Открыл рот – и, видимо, от этого усилия его расколодило – понял. Вывалились из кабины, схватились за тент. Тянуть было трудно – «Сталинец» стоял носом вниз, рельсы направляющих смотрели почти в горизонт.

На дороге по обе стороны от тягача творился настоящий ад – взрывались ракеты на направляющих, трассы шальных пусков чертили небо косыми крестами. С борта одного из трофейных «ганомагов» (переименованных солдатами несколько неприличным образом, а зря – знатная машинка) работала крупнокалиберная счетверенка, в надежде дотянуться до чего-то не сильно бронированного в надвигающейся цепи. Тент, почти уже сдернутый, потяжелел – командир повис, вцепившись мертвыми пальцами в брезент. Еще немного. В плечо тупо стукнуло, рука повисла плетью. Ничего, тент уже на земле. Теперь назад.

Цепляясь одной рукой, Фофанов вскарабкался обратно в кабину, плюхнулся животом на сиденье, потянулся к «адской машинке». Лихорадочно, с третьей попытки, воткнул штекер в гнездо динамки. Пробитый строчкой пуль радиатор травил прямо в кабину пар, мгновенно оседающий на холодном железе, стекле и дереве кабины инеем. Видимость – ноль. Рука нащупала рукоятку вертушки, ага, крутим! Импульсы высокого напряжения прошли по проводам, один за другим воспламеняя запалы. Пороховые заряды швыряли ракеты вперед, почти параллельно земле.