Лунин и его оппоненты живут в различных измерениях, и каждая сторона имеет свою правду. Можно легко понять беспокойство Пущина за «посторонних лиц». Однако для Лунина, являющего собой высокий образец религиозного и гражданского служения, жизнь меряется другими критериями. Он живет в согласии с собственным пониманием свободы и счастья, которые имеют для него абсолютный смысл, не связанный с сиюминутной реальностью. Свобода соединяет человека с обществом, она внутренне присуща общественному развитию, так как, в терминологии Лунина, является «органической идеей» и в силу этого рано или поздно одержит неизбежную победу над деспотизмом. Свободным можно быть только в свободном обществе. Религиозным коррелятом свободы является счастье. Оно не зависит ни от каких внешних обстоятельств. Поэтому счастливым человек может быть везде. Более того, в условиях физической несвободы (заключения, ссылки) ощущение счастья может возрастать, так как ограничение общественных отношений усиливает связь человека с Богом – то единственное, что способно дать человеку счастье.

Проблема счастья становится одной из центральных в сибирских сочинениях Лунина. «Удивительное дело, – пишет он сестре, – как постепенно приходит счастье! Чем ближе конец моего пути, тем более попутен мне ветер»[749]. «Истинное счастье – в познании любви к бесконечной истине»[750]. Поскольку высшая Истина не подвластна ограниченному рассудку человека, он познает ее через относительные истины, в которых она проявляется. «Положительные истины превышают человеческий разум. Мы постигаем их только отчасти, видим гадательно как сквозь тусклое стекло (I Cor. XIII. 12). Впрочем, нужно только знать, есть ли они или нет. Для этого мы имеем свидетельства, которые суть относительные истины. Свидетельства ведут к распознанию истинной церкви»[751]. При этом относительные истины даже при видимом противоречии друг другу не перестают быть свидетельствами абсолютной истины. Главное заблуждение протестантов «не в том, что они следуют чему-то ложному, а в том, что следуют одной истине, отвергая другую»[752].

Одним из примеров противоположных истин, приводимых Луниным, является следующее умозаключение: «Католическая церковь непогрешима: люди, к ней принадлежащие, грешны. Эти истины противоположны, но друг друга не исключают»[753]. Истина и счастье не даются человеку в готовом виде, но могут быть обретены везде, где совершается необходимая внутренняя работа, где человек руководствуется высокими примерами церковной истории. В борьбе с собственными страстями, в очищении души от всего земного Лунин выковывал свою личность. И чем тяжелее становились внешние условия, тем ощутимее являлись результаты: «Тело мое страждет в Сибири от холода и лишений, но дух, освободившийся от сих жалких пут, странствует по равнинам вифлеемским, делит с пастухами их бдение и вместе с волхвами вопрошает звезды. Всюду нахожу я истину и всюду – счастье»[754].

Политические идеи Лунина освящались его религиозностью, а его вера получала оправдание его политической деятельностью. При этом Лунин никогда не связывал будущее благополучие России с распространением католицизма. Это привело бы к построению очередной религиозно-философской утопии. Между тем сознание Лунина глубоко реалистично. Осуждая зависимость религии от политики, он в то же время не стремится к установлению обратной зависимости, что делает его мысль свободной и необычайно гибкой. Поиск истины для Лунина важнее построения законченной идеологической схемы. Это рельефно выделяет его идеи на фоне современных ему религиозно-философских и социально-политических систем.

Жизнь Михаила Александровича Фонвизина (1788–1854) органично сливается с биографией целого поколения. По ней не только можно изучать основные вехи российской истории конца XVIII – первой четверти XIX в., но и проследить генетическую связь «удивительного поколения» (А. И. Герцен) с их непосредственными предшественниками. Родной дядя Фонвизина, знаменитый драматург и политический деятель Денис Иванович Фонвизин, оставил после себя замечательный памятников раннего российского либерализма «Рассуждение о непременных государственных законах» – один из первых в истории России конституционных проектов. Этот документ после смерти автора перешел к его младшему брату Александру Ивановичу, а уже от него к его сыну-декабристу. Благодаря Михаилу Фонвизину «Рассуждения» его дяди получат распространение среди членов тайных обществ. Никита Муравьев, переработав их в соответствующем с новыми политическими условиями духе, сделает их одним из важнейших агитационных произведений декабризма.

Образование Фонвизина было типичным для той дворянской интеллектуальной среды, из которой он происходил: сначала домашнее обучение, затем учеба в немецком училище Св. Петра в Петербурге, затем в пансионе при Московском университете и, наконец, свободное посещение университетских лекций. С 1805 г., т. е. с открытия кампании против Франции, Фонвизин – участник всех военных походов, включая и русско-шведскую войну 1808–1809 гг. В перерывах между сражениями молодой офицер прилежно и много читает. Среди любимых авторов – Монтескье, Рейналь и Руссо. Позже на следствии он заявит, что именно у них заимствовал «свободный образ мыслей». Отечественная война 1812 года и заграничные походы 1813–1814 гг. придали свободолюбию Фонвизина освободительную направленность. Пройдя через все сражения, побывав во французском плену, куда он попал за месяц до окончания войны, Фонвизин вернулся на родину в чине полковника и в должности командира егерского полка.

1816 г. открыл декабристскую страницу в биографии Фонвизина. Штабс-капитан его полка и член Союза Спасения И. Д. Якушкин принял его в недавно созданное тайное общество. Через всю жизнь, включая двадцать семь лет заключения, каторги и ссылки, Фонвизин пронесет чувство благодарности Якушкину. Спустя много лет, досрочно покидая Сибирь и прощаясь со своим старинным другом, он поклонится ему в ноги за то, что тот когда-то «принял его в наш т<айный> с<оюз>»[755]. На следствии выяснится, и Фонвизин это сам подтвердит, что «до 1821-го был одним из ревностнейших членов»[756]тайного общества. Его фамилию следователи поместили на первое место в списке членов Коренного совета Союза Благоденствия.

О специфике фонвизинского декабризма следует сказать несколько слов. Бесплодная полемика, длившаяся в отечественной историографии много десятилетий о том, были декабристы либералами или революционерами, в настоящее время перестала быть актуальной. С современной точки зрения, в декабризме выделяются два направления. Одно ориентировано на заговор и захват власти, другое – на широкую филантропическую деятельность и организацию общественного давления на правительство. Впрочем, при необходимости и «филантропы» могли согласиться на насильственные действия по отстранению самодержца от власти, но это никогда не было ни главным, ни определяющим в их практической деятельности.