поэтому он взял и сказал Наталье, как думал. Не соврал, наоборот – сказал честно. Как и просила. И Володька его бы наверняка поблагодарил. За помощь.

Бывают моменты, когда нужно быть беспощадным. Разрубить узел. И зажить по новой… Сергеев улыбнулся, уверенный, что сделал первый шаг в правильной, осмысленной жизни. Еще много чего впереди. Работа… С работой необходимо разобраться – то, чем сейчас занимается, – это медленная гибель, постепенное увязание в трясине. Вот скажут в понедельник: ты уволен, – и он погиб. Вместе с семьей. Ведь он ничего не умеет. Тридцать два года непонятности позади. И место приказчика. Его пока держат там – внешность, дикция, если текст отрепетирован, обходительность. А через год, через два… Надо менять самому, готовить надежную базу для детей, для собственной старости. Жалко, с высшим образованием не получилось, а теперь – только заочное платное…

В животе резко засосало, и Сергеев каким-то внутренним зрением увидел, как из ног, рук, из головы потекли к сердцу соки, резервные запасы энергии для поддержания жизни. Сердце потребовало пищи, чтоб перекачивать кровь… Нет, слабеть сейчас нельзя. И он вытащил из кармана колбасу, стал откусывать большие куски, торопливо глотал… Колбаса была необыкновенно вкусной, настоящей, как когда-то. Когда-то Сергеев больше всего любил, вернувшись из школы, сделать себе бутерброд – толстый пласт вареной колбасы на батон и – сладкий чай с молоком. Сесть в кресло, жевать, смотреть телевизор… Какие тогда были передачи в будние дни после обеда? Субботние и воскресные он хорошо помнил – «Будильник», «Очевидное – невероятное», «Служу Советскому Союзу», «В мире животных», «Здоровье», «Клуб кинопутешествий», «Музыкальный киоск», «Утренняя почта». Конечно, «В гостях у сказки», куда он несколько раз посылал рисунки тете Вале Леонтьевой, а до этого посылал в «АБВГДейку»… Да, эти передачи он помнил. А в будни? И вообще, как там было – двадцать лет назад?

Двадцать лет назад ему было двенадцать. Да, двенадцать. Он считал себя еще недостаточно взрослым для настоящей жизни, считал, что всё настоящее впереди, а пока надо подождать, повзрослеть. А оказалось… В детстве он очень хотел стать хоккеистом. Тогда многие хотели стать хоккеистами… И несколько раз Никита просил родителей отвести его туда, где учат играть в хоккей. Он болел за ЦСКА. Собирал открытки, вымпелы, значки, гонял с пацанами шайбу во дворе… Но родители то забывали, то начинали искать адрес и не находили, то он сам на какое-то время забывал. Как раз лет в двенадцать понял, что уже самостоятельно может взять и прийти в хоккейную школу. Нашел, где она находится, приехал. И ему отказали. Просто спросили, как он катается на коньках. Он не умел. «Поздно, парень, в твоем возрасте с нуля начинать», – сказал тренер. И всё. И тогда Сергеев впервые понял, что многое ему уже поздно. И с каждым годом этих «поздно» становилось всё больше, больше. Скоро и совсем что-нибудь элементарное совершить станет поздно. На работу, говорят, после тридцати пяти устроиться теперь почти невозможно. Три года осталось…

14

Конечно, прибежала жена, начала:

– Ты что ей наговорил?! Зачем? Она там в истерике! Ехать хочет! Она же выпила… До первого столба!..

– Садись, пожалуйста. Сядь. – Сергеев чувствовал в себе недобрую, но необходимую твердость. – Ну, присядь.

Жена присела.

– Что?

– Давай поговорим.

– Давай Наталью успокоим. Скажи, что пошутил, извинись.

– Нет… Давай поговорим.

– О чем? – В ее голосе послышалась тревога.

– О жизни. О нас. Нам ведь есть о чем поговорить. Ведь так?

– Да, наверное. И что?

Сергеев усмехнулся. Протянул ей бутылку.

– Каплю выпьешь?

Жена приняла, но увидела, что это водка, возмутилась:

– Ты сдурел? Я же ребенка кормлю!

– Ну не зли-ись. От глотка ничего не будет. Так, чтоб поговорить.

– Иди лучше спать. Завтра поговорим.

– Нет, – вздохнул Сергеев, – только сегодня. Видишь, ночь какая, и вообще все одно к одному… – Глотнул сам, уткнулся носом в колбасу, занюхал. – Это трудно выразить, но как-то… Не так как-то жизнь идет… То есть… То есть, с одной стороны, всё нормально, благополучно. Слава богу. А с другой… Я сижу и думаю, вспоминаю… Хорошо вот так подумать на воздухе, ночью… Столько всего приходит… И страшное тоже…

Жена не перебивала. Смотрела и ждала. Уж лучше бы перебила.

– Я вот маленьким был когда, кашу эту ел манную и думал: ну ладно, поем, а когда вырасту, ни за что не буду. Буду мясо есть, картошку, яблоки. Твердое буду есть, как взрослый… Стал – ем мясо, картошку, а жизнь… Понимаешь, сама жизнь как каша стала. Такая разваренная вся, как в детстве. Ни крупинок, ничего – зубам не за что зацепиться. Однородность течет. И что? И куда это всё?.. Ну вот… Понимаешь?

Жена не отозвалась. Сергеев поставил бутылку. Потер виски. Уже совсем с трудом, жалея, что вообще начал, заговорил дальше:

– И вот думаю, как бы так сделать… Чтоб крупинки какие-то. Сюда ехали, думал – вот, крупинка, почувствую, а оказалось… Ты в походы ходила, рисковала там… байдарки, сплавы. А у меня-то не было. Я даже плавать не умею. И на коньках не умею. Хм! И машину водить не умею, и… Ты вот ругаешься, что свет в прихожей не горит, а я не разбираюсь в электричестве. Не умею… Вообще, если разобраться, ничего я не умею…

Замолчал. Захотелось услышать от жены раздраженное: «Ну так электрика нужно вызвать, в конце концов!» Но она не сказала. Она сидела рядом и ждала.

– Страшно становится, – снова вздохнул Сергеев. – Да. Сама посуди, сколько я еще там проработаю? Года три в лучшем самом случае. Где ты видела пожилых консультантов в магазине одежды? Я лично не видел. Уволят, а дальше? И куда?.. Да и эти тысяча двести долларов… Копейки, на самом деле. За квартиру отдаем половину… И ничего хорошего ведь на горизонте. – Он говорил, а мысленно просил жену: «Перебей, поспорь… Перебей!» – Снимаем эту двушку, но… Что через пару лет будет? Сане нужна своя комната, Дашке тоже потом… И вот… Задумался, в общем, и страшно стало. Полнейший тупик какой-то. Ищу, думаю, а ведь без толку.

Сергеев поднес бутылку ко рту.

– Перестань ты пить, – раздельно и брезгливо сказала жена. – Хватит! Что, окончательно решил всё испортить?

– Да ничего я не решил…

– А ты знаешь, как я каждое утро встаю? С каким ужасом? Ты вот сейчас, а я каждый день об этом думаю. – Жена повышала голос с каждой фразой, и вот уже кричала: – Ты хоть из дому выходишь, хоть что-то делаешь, видишь кого-то, а я постоянно – там, там, там! У меня