14.30. Решил, что нельзя пропускать прием у доктора Зу два раза подряд. Он и так уже послал письмо Укушенному и нажаловался, что я не пришел на прошлой неделе. Я рассказал ему про Вомбат и ее инфаркт. Он на целый час завел речь о том, какую роль играет бабушка в развитии мальчика-подростка. В какой-то момент я отключился и под присвист его шепелявых согласных стал мечтать об оглушительных аплодисментах, восторженных зрителях и о том, как раздаю автографы сборной старшеклассников по регби.

Хорошие новости! Из-за вечерних репетиций всему актерскому и режиссерскому составу разрешили не ходить на первые уроки! Прощайте, Цербер и садистская физкультура, — на целых две недели!

Позвонил папа. Голос у него был очень грустный и подавленный. По его словам, Вомбат уже лучше и все признаки того, что она все-таки выкарабкается. Я попытался ободрить его, сказав, что все равно ей недолго осталось и не через год, так через два мы попрощаемся с ней навеки. Но он лишь фыркнул и ответил, что Вомбат еще всех нас переживет. Повесив трубку, почувствовал себя ужасно виноватым. Надеюсь, мои внуки не будут говорить обо мне такое, когда я сам стану Вомбат. Викинг прервал нас на середине репетиции и сказал Коджаку, что игра оркестра похожа на вопли бездомной кошки, которую разрывают на куски дикие собаки динго. Коджак не остался в долгу и ответил, что оркестр не может играть нормально, когда актеры ни чувствуют ни тональности, ни ритма. Репетиция временно прекратилась — двое рассвирепевших учителей отправились в холл улаживать разногласия кулаками. Через полчаса они вернулись, улыбаясь, и мы продолжили репетировать. Оркестр играл в точности как раньше.

Во время перерыва я заметил, что у Аманды расстроенный вид. Я спросил, все ли в порядке; она взяла меня за руку и ответила, что да. Рука у меня потом чесалась полчаса, и остаток вечера я носился как заведенный. Восторгу настал конец после репетиции, когда я увидел Эмбертона, поджидавшего за сценой с букетом цветов. Начинаю ненавидеть этого придурка — в глубине души мне даже жаль, что его не выгнали, когда он надругался над автомобилем Глока с помощью банана.

14.30. Не побоявшись густого тумана и ледяного ветра, мы с Гекконом поднялись к «вратам ада». Головы наши были забиты важными проблемами, и тяжелый подъем дался как-то сам собой. Вообще, в последнее время Геккон так хорошо себя чувствует, что даже не задыхается. Его кожа стала более здорового цвета, желтовато-бежевого (вместо обычного прозрачно-зеленого). Когда я поздравил его с этим, он просиял и сказал, что не был в медпункте с начала семестра, а не тошнило его целых две недели. Он поклялся, что никогда в жизни больше не примет ни одной таблетки. По его мнению, именно из-за таблеток ему становится хуже.

Геккон посоветовал мне не тратить время на Аманду. Я ответил, что люблю ее и она снится мне каждую ночь. (Главная проблема с этими снами в том, что они всегда заканчиваются поцелуем, и когда просыпаешься, реальность кажется просто невыносимой.) Доктор Геккон покачал головой, присвистнул и прописал мне двойную дозу снотворного.

19.00. Первая репетиция в костюмах. В первом акте я похож на девочку в лохмотьях, а во втором — на голубого фрукта. Во втором акте я одет в зеленый костюм и какие-то бружи или брыжи на шее. Викинг заверил, что именно так одевались мальчики-аристократы в ту эпоху.

Плохая новость: у Плута сломался голос. В настоящий момент он похож на хриплый стон. Викинг в отчаянии.

Аманда порвала с Эмбертоном. Гоблин сообщил нам это за завтраком. Эмбертон хочет покончить с собой, и ему даже разрешили поехать домой на уик-энд. Сказать, что я на седьмом небе, значит не сказать ничего.

Плут говорит низким шепотом.

Во время перерыва на обед пытался разговорить Аманду, но та была абсолютно непробиваема. Или ей плевать на Эмбертона, или она действительно снежная королева. Пригласил ее на собрание общества «Африканская политика». Она согласилась. Интересно, это считается за первое свидание или нет?

У Плута пропал голос. Викинг ушел в запой.

20.00. Линтон Остин был недоволен, что я привел девчонку на собрание общества. Он встал и попросил, чтобы его возражения занесли в протокол. Остальные ребята ответили, чтобы он прекратил вести себя по-идиотски, но наш гений не унимался и всё повторял, что его возражения должны быть занесены в протокол. Мне стало неловко перед Амандой, которая готова была выцарапать Остину гляделки. Уладив разногласия, мы приступили к обсуждению сегодняшней темы — партии свободы Инката, ее лидера Бутелези и их связей с правительством националистов (среди членов нашего общества больше известных как «правительство апартеида», или просто «козлы»). Членами партии были в основном зулусы, и в нашей провинции Натал она пользовалась большим влиянием.

Мы посмотрели плохо снятое домашнее видео о том, что «козлы» финансируют Инкату (хотя даже Леннокс признался, что этот фильмец — настоящее промывание мозгов и классический пример пропаганды со стороны АНК). Леннокс также зачитал статьи из различных журналов и газет.

Лутули разнес Бутелези в пух и прах и обвинил его и Инкату в традиционализме, захвате земель и предательстве, а также обозвал их «зулусской деревенщиной». (А ведь он сам зулус!) Линтон Остин погрыз свою перьевую ручку с гравировкой и затянул волынку о том, как городские черные поворачиваются спиной к лидерам своих племен и тем самым делают первый шаг к коммунистическому бунту. Договорив, он записал один из своих аргументов в тетрадку и оглядел нас с самодовольным видом.

Жаль, что я толком не помню, что случилось дальше, но, по правде говоря, слова просто пуляли у меня в голове, как стайка напуганных летучих мышей. Аманда набросилась на Линтона, засыпав его кучей непонятных научных терминов. Вот все, что я успел запомнить: доктринер, дискурс, расовая интеграция и парадигма. (Понятия не имею, что все эти слова значат, — пожалуй, стоит назвать кого-нибудь доктринером или парадигмой и посмотреть, как он отреагирует.) Остин вытаращился на Аманду изумленно-восторженными глазами. Та завершила свой монолог, обозвав его «адептом апартеида, латентным капиталистом и интеллектуальным сексистом и женофобом, способным проанализировать гуманистическое общество лишь с позиции утилитаризма». (Я могу процитировать этот отрывок лишь потому, что записал его слово в слово на обложке партитуры к «Оливеру».)

Тут все одиннадцать членов нашей группы поставили свои чашки и отложили печенье, чтобы стоя поапплодировать этой невероятной девушке, похожей на Джулию Робертс. Аманда улыбнулась и торжествующе глотнула кофе. Бедный Остин, которому раньше, видимо, не приходилось сталкиваться с человеком одного с ним интеллектуального уровня (особенно если учесть, что этот человек оказался девчонкой), лишь бессильно качал головой. Впервые ему было нечего сказать! В конце собрания Леннокс подал знак Брюсу Хендерсону (нашему секретарю, который ведет протокол) и попросил его записать, что сегодняшнее собрание безусловно выиграло от присутствия Аманды. Затем он предложил сделать ее почетным членом общества. (Предложение тут же внесли в протокол, и все проголосовали «за» — кроме Линтона, конечно.)