* * *

Я рассказал Ильичу о своих переговорах. Он поохал, но давить диван Беды не перестал, боясь высунуться на улицу. Я же стал иногда оставаться в своем сарае, потому что ночами доделывал ремонт в подвале.

В тот вечер я погулял Рона, сварил шефу пельмени и засобирался в школу. Ильич жалобно попросил с дивана:

— Петька, оставь мне псину, а то я даже проститутку не могу сюда вызвать — боюсь! Тоскливо мне и одиноко. Полная жопа.

Я уехал без собаки. Всю ночь красил стены в подвале, угорел, устал и пошел поспать часа два перед началом уроков. Прежде чем вырубиться, я нарисовал себе прекрасную картину: беру свой класс и устраиваю им ночной урок малярно-штукатурного мастерства. Всем в руки валики, краску и… работы часа на два. Я прогнал видение и заснул.

Проснулся я от стука в дверь. Решив, что «борисовцы» стучать не будут, я открыл дверь, не спросив, кто там. На пороге стояла Лилька с большой коробкой в руках.

— Петь, а Петь! — запела она, заходя в сарай и бухнув коробку на стол. — Купи ботинки!

— У меня есть, — сказал я, с трудом продирая глаза.

— Эти? — она брезгливо тронула острым носком сапога мои драные штиблеты. — Они не есть. Они были. Тебя скоро позовут в общество босоногих — у нас в городе такое есть. Несколько шизиков бегают босиком по снегу и доказывают, что им хорошо. Купи, Петь! Всего две тысячи! Мать брату купила, а он связки порвал. Ему теперь костыли нужны, а они дороже ботинок. Купи, Петь!

Я понял, что легче купить, чем отвязаться. Ключ от сейфа, из которого Ильич тягал деньги, был теперь у меня. Правда, оставалась последняя надежда:

— Лиль, у меня такой размерчик, что…

— Да знаю я твой размерчик! — воскликнула Лилька и открыла коробку. Там лежали огромные остроносые башмаки.

Я их померил и сказал:

— Ладно! Зайдешь ко мне в кабинет после обеда, отдам деньги. Раз костыли дороже — покупаю!

Лилька упорхнула довольная в темное, морозное утро. До уроков оставался час и я поехал к Ильичу, чтобы погулять Рона и сварить шефу кофе. Если так дело дальше пойдет, то я скоро начну стирать ему бельишко. Я давно заметил, инерция — великая вещь. Особенно — инерция поведения. Если начнешь оказывать кому-нибудь бескорыстную помощь, то остановиться практически невозможно. Так же, как сбросить скорость в черте города после автомагистрали.

Ильич встретил меня довольный. На кухне, на столе, красовался огромный кусок пирога с рыбой.

— Угощайся! — сказал он. — Соседка Элке принесла, а тут я, здрасьте, жопа — холостой!

Он довольно захохотал. Поняв, что тоска и одиночество для него в прошлом, я съел пирог и, взяв с собой Рона, укатил в школу.

* * *

В последнее время Вован перестал прогуливать и на занятиях вел себя тихо. Я понимал, что надолго его не хватит, но искренне радовался этому затишью. По всей видимости, Брецов догадывался, кто выпорол его в туалете, потому что на моих уроках сидел потупившись. Только сколько волка не корми, все равно он в лес смотрит. Сколько Вована не лупцуй, кроме пакостей в его голове ничего не вызревало.

Между первой и второй сменой, когда школьные коридоры опустели, я сидел в кабинете Ильича и поедал двенадцать булочек, купленных в школьной столовой. Был тот редкий случай, когда мне кусок в горло не лез. Беда до сих пор не позвонила, хотя клятвенно обещала. С ее характером можно словить пулю еще в самолете, даже не приступив к моему делу. «Борисовцы» тоже молчали. И чье молчание было хуже, я не знал. Шестая булочка показалась неаппетитным куском теста. Заскочила Лилька, и припевая: «Петь, а Петь!», забрала свои две тысячи. Напоследок она сообщила, что по пустым коридорам школы шатается Брецов и что-то замышляет. Уж она-то это точно знает! Я отложил булочку и тоже решил побродить по коридорам.

Вовочку я нашел на первом этаже, у туалета. В одной руке он держал коробочку, другой, в перчатке, старательно выводил на стенке интернациональное слово из трех букв. И это было не слово «мир». Он то и дело совал палец в коробочку, добавляя на него краски. Краска была коричневая, вонючая… говно, одним словом.

Я подкрался бесшумно и схватил Вована за шиворот.

— Сам испражнялся, или туалет ограбил?! — шепнул я ему на ушко.

Вован обмяк у меня в руках, повис как тулуп на вешалке.

— Не бейте, — попросил он.

— Чье говнецо-то? — зачем-то упорствовал я, хотя какая была разница?

— Собачье, — промямлил Вован.

— А! Значит глисты! Сейчас языком вылизывать будешь!

— Тогда лучше бейте, — сказал Вован и вдруг быстро снял штаны.

Я испугался, что меня опять кто-нибудь увидит и обвинит в гомосексуализме.

— Одевайся! — заорал я. — Три минуты, чтобы все отмыть. Голыми руками!

Вован справился за две. Пока он мыл стену, я припомнил свое ночное видение и сказал ему:

— Раз тебя так тянет марать стены, я тебе это устрою! Пошли.

— Уже не тянет, — попробовал упорствовать Вован.

— Пошли.

И я повел его в подвал. Там я вручил ему валик, краску и показал две недокрашенные стены.

— Тебе три часа. Не успеешь — выдеру.

— Я папану скажу.

— Скажешь. Но сначала я тебя выдеру. Если не успеешь.

Я посмотрел на часы и взмахом руки дал ему старт.

— Начинай, Том Сойер!

Вован схватил валик и начал быстро размазывать краску по стенке.

— Ровнее, ровнее! И гуще! Не говном мажешь!

Я ушел, заперев его на замок. Посомневавшись, я все-таки сходил к себе и принес ему шесть оставшихся булочек. Пусть не думает, что я его пытаю. Я его воспитываю.

Пока Ильич находился в вынужденном бездействии, я развернулся в школе на всю катушку. Я подобрался близко к школьным финансам — сейфу, куда складывались поборы с родителей. Я решил, наконец, отремонтировать школьные туалеты. Я нашел недорогие стройматериалы: плитку, трубы, краску, краны. Я договорился с бригадой, которая клятвенно заверила меня, что справится с ремонтом всех туалетов за две недели. Я не мог больше видеть эти грязные сортиры с разбитыми унитазами, незакрывающимися кабинками и вечно протекающими кранами. Учить детей в школе, где ребенок вынужден писать в щербатый унитаз, стоя по щиколотку в воде и не имея возможности закрыть кабинку, по-моему, нечему. Я пущу денежки из сейфа в ход, пока я и.о. А с Ильичом потом договорюсь. В крайнем случае, с месяц ему бельишко постираю.

С унитазами вышла загвоздка. Я объездил все магазины, обзвонил все фирмы, торгующие сантехникой, но нигде не смог найти шестнадцать одинаковых, хороших, но недорогих унитазов. Тогда я плюнул и купил дорогие. С Ильичом разберусь, в конце концов, он мне жизнью обязан.