Японского агента я понимаю, но почему Булгаков оказался справочным бюро о русских генералах, это, конечно, странно, и что всего лучше – достойный служитель алтаря не выразил даже удивления такому вопросу в отношении генерала, которого он хоть понаслышке, да знает же немного. Что он сказал агенту, осталось тайной, почему похвастался карточкой японского охранника – тоже неизвестно. Это тоже кусочек быта, но уже русского215.

Был Исомэ. Я сказал ему, что их почта не на высоте, если письмо, адресованное в Главное управление Генерального штаба, идет неделю и не доходит по назначению. Хитрый Исомэ216 прищурил, даже совсем закрыл глаза и заявил, что письмо получено, но мальчик засунул его куда-то в бумаги и он только что разыскал его.

Уверял, что монгольская история217, в связи с Семеновым, – вздор, что сейчас они, наоборот, хлопочут о примирении Семенова с Колчаком при посредничестве Иванова-Ринова, которому будто бы Омск, к сожалению, уже не вполне доверяет.

Чувствуется большой сдвиг в сторону Омска218. Передал ему письмо для генерала Фукуды219.

Исомэ за завтраком очень жалел, что недостаток времени мешает ему показать мне лично наиболее красивые места Японии, и, между прочим, спросил, когда я собираюсь ехать?

«Что мне следует пожить» – не звучало уже так настойчиво, как раньше. Хитрит. Ветер в сторону. Обстоятельства изменились. Поняли, что я ни на какую авантюру в ущерб России не пойду и что все то, что я делаю здесь, делаю исключительно в интересах своей страны.

А уезжать пора, я совсем одинок.

Вечер провел у Шалфеева. Слушал граммофон с японским пением и музыкой. Если последнюю еще можно выносить, то пение – одно отчаяние. Ш. утешал меня, что это с непривычки. Возможно. Ведь покатывались же со смеху японцы во время исполнения итальянцами наиболее высоких и красивых арий при их первых попытках привить японцам любовь к европейской музыке.

Во всяком случае, после японского пения я с удовольствием прослушал уже не бог весть какой шедевр – григовский «Танец гномов».

Крайне заинтересовал меня рассказ о системе обучения в японских начальных школах. В книжечке, по которой дети изучают мораль, вместо Закона Божьего, много иллюстраций, показывающих, где и как надо себя держать: в семье, при старших, при церемониях и т. д. Любопытна картинка – смотр войскам. Микадо под проливным дождем. Мораль – император так же переносит непогоду, как и его войска. Изображены сцены из осады Порт-Артура. Вообще много патриотических мотивов.

Вот так с детства и учатся японцы и японки, как, когда и что надо делать. Это имеет и дурную сторону – притупляет находчивость; действительно, японцы быстро теряются при непредвиденных и новых обстоятельствах.

У детей сейчас перерыв занятий на месяц, которому предшествовал перевод из класса в класс, следующий перерыв в самое жаркое время перед осенью. Однако, чтобы дети не отвыкали от занятий, им выдаются особые тетради, в которых указаны задания, что надо выполнить на каждый день: тут и писание иероглифов, арифметические задачи, рисование, ответы на всевозможные вопросы, касающиеся быта, семьи, природы и др. Это не скучные «уроки», а живые ответы на живо и занимательно поставленные вопросы. Для остающихся на каникулы в том же городе, где находится их школа, обязательно представление этих тетрадей в школу через каждые 10 дней. Разъехавшиеся представляют тетради по сборе в школу, после каникул. Таким образом, ребенок ни на один день не отстает от работы и ему легче снова втянуться в нее, нежели ученику нашей старой школы после 3–4-месячного перерыва без всяких занятий.

Только при таком порядке и можно осилить непостижимые японские письмена – иероглифы, про которые один старый иезуит, долго живший в Японии, сказал: «Это – очевидно, измышление дьявола для того, чтобы мучить «праведников».

Плата в Японии ничтожна – 10 сен за ребенка в месяц, то есть около 1 рубля 20 копеек в год. Но и это только в городах и только как исключение. Вообще же начальное обучение бесплатное.

Кроме некоторых книг, все пособия казенные, правда, они очень дешевы. Школы в Японии на каждом шагу и почти лучшие здания в квартале. И все грамотны.

Грамотность в Японии чувствуется и наблюдается повсюду. Можно не обращаться к статистике и ее цифрам, достаточно посмотреть на живой и пестрый поток веселых школьников и школьниц, заполняющих улицы городов и деревень Японии, чтобы убедиться, что здесь нет детей, которым по тем или иным причинам закрыта дорога в школу.

Обилие магазинов, лавок, простых ларьков с детскими учебниками и литературой, буквально попадающихся на каждом шагу, ясно показывает, как велик здесь спрос на книгу.

Пестрые обложки с бесконечно разнообразными рисунками гипнотизируют детвору, а крайняя дешевизна (3–15 сен) делает книжку доступной даже карману последнего бедняка.

Токио. 3 апреля

Настроение мое заметно ухудшается. Все резче и резче сознается идейное одиночество. Игра временно проиграна, впереди неизвестное будущее и новая кропотливая работа220.

Ш. по-прежнему в области идей, я начинаю думать, что ему лучше было бы спокойно продолжать переводить японские газеты. Среда, с которой он связан службой, не поймет чистоты его идей, и его попросту съедят; реальной же пользы он все равно не достигнет.

В газетах утешительные новости. И французы и англичане решительно собираются помогать Колчаку. На фронте оттеснили красных до Белебея221.

Прочел оправдание Дутова перед казачьим кругом по поводу его действий и документов от 19 ноября о признании правительства Колчака, сделанном без согласия круга. Дела Дутова, видимо, не особенно важны, изворачивается, не щадя истины, повторяет омские благоглупости о том, что Директория собиралась арестовать Сибирское правительство. Путает ее действия с действиями Комуча.

Министру продовольствия Зефирову омская «Заря» уже предлагает отстраниться от должности и просить расследования его деяний222.

Генерал-прокурор Старынкевич не в меру «старается». Его законопроекты возбудили несочувственную критику даже «Голоса Приморья».

Здесь появилась m-me Семенова (жена атамана)223. Японцы уделяют внимание не только ей самой, но и ее политическим воззрениям, остающимся для широкой публики непроницаемой тайной; предоставляют ей всяческий комфорт.

Судя по газетам, в недалеком будущем состоится примирение Колчака и Семенова.

Токио. 4 апреля

В. (родственник по жене) не приехал. Жду сегодня вечером. Токио уже томит. Был Потапов с сумбурной и очень резкой телеграммой Колчаку. Его взвинтило насилие (арест) над его большим приятелем Чубаковым224, и он неистово обрушивается за это на Колчака.

Я советовал не посылать такой телеграммы, но он уперся и отправил.

Был в Акаяма-парке, народное гулянье среди цветущей вишни, много пьяных и, что особенно неприятно, много пьяных женщин.