Канеман признает, что ситуация дополнительно осложняется решающей ролью для благополучия ожиданий и памяти. Память о единичном приятном опыте — своей свадьбе, рождении ребенка, вечере, посвященном сбору ежевики и приготовлению варенья, — способна поддерживать человека долгие годы тяжелой работы и разочарований. Возможно, запоминающее «я» оценивает не только опыт как таковой, но и его совокупное влияние на будущую ценность жизни. Предположительно, именно запоминающее, а не экспериментирующее «я» — лучший судья в вопросе о том, что будет отложено в памяти.

Время и изменение

Очевидно, что разумные люди в XXI в. не захотят перенимать предпочтения, скажем, римского общества II в. с его гладиаторскими бойнями на потеху публики, экономикой на основе рабства и жестоким истреблением покоренных народов. (Незачем подробно разбирать очевидные параллели этих характеристик в современном обществе.) Нормы морали совершенствуются со временем, по мере развития — или дрейфа, если вы предпочитаете этот термин, — нашей цивилизации. Это, в свою очередь, предполагает, что будущим поколениям может показаться совершенно отвратительным наше сегодняшнее отношение, скажем, к благополучию животных. Поэтому важно, чтобы машины, перед которыми поставлена задача реализации человеческих предпочтений, имели возможность реагировать на постепенные изменения этих предпочтений, а не фиксировали их намертво. Три принципа, описанных в главе 7, естественным образом учитывают эти изменения, поскольку требуют, чтобы машины изучали и выполняли нынешние предпочтения нынешних людей, — великого множества разных людей — а не один идеализированный комплекс предпочтений или же предпочтения разработчиков машин, возможно, давно умерших[325].

Возможность изменения типичных предпочтений человеческой популяции за историческое время естественным образом сосредоточивает внимание на вопросе о том, как формируются предпочтения каждого индивида, и о пластичности предпочтений взрослых людей. На наши предпочтения, безусловно, влияет наш организм: так, мы обычно избегаем боли, голода и жажды. Строение нашего тела, однако, остается практически неизменным, следовательно, остальные предпочтения должны зависеть от влияния культуры и семьи. Весьма вероятно, что дети постоянно осуществляют, в той или иной форме, процесс обучения с подкреплением на основе обратной связи, учась обнаруживать предпочтения родителей и сверстников, чтобы объяснить их поведение. Затем дети усваивают эти предпочтения как собственные. Даже у взрослых предпочтения меняются под влиянием СМИ, властей, друзей, работодателей и собственного непосредственного опыта. Возможно, например, что многие сторонники Третьего рейха начинали не с гедонистического садизма и жажды расовой чистоты.

Изменение предпочтений вызывает трудность для теорий рациональности, на уровне как индивида, так и социума. Например, предложенный Харсаньи принцип автономии предпочтений, как представляется, гласит, что каждый имеет право на свои предпочтения, какими бы они ни были, и никто не смеет на них посягать. Однако предпочтения ни в коей мере не являются неприкасаемыми, они затрагиваются и модифицируются постоянно по мере накопления опыта. Машины не могут не модифицировать человеческие предпочтения, поскольку машины модифицируют человеческий опыт.

Важно, хотя иногда трудно, отделять изменение предпочтений от обновления, которое происходит, когда изначально пребывающая в неопределенности Гарриет больше узнает о собственных предпочтениях посредством опыта. Обновление предпочтений способно заполнять разрывы в самопознании и, возможно, добавлять определенности предпочтениям, которые прежде были туманными и произвольными. Напротив, изменение предпочтений — это не процесс, являющийся следствием получения дополнительных данных о том, в чем предпочтения индивида в действительности заключаются. В крайнем проявлении можно представить его как следствие приема наркотиков и даже операции на мозге — оно происходит вследствие процессов, которые мы даже можем не понимать и не принимать.

Изменение предпочтений сопряжено с проблемами по крайней мере по двум причинам. Во-первых, непонятно, каких предпочтений следует придерживаться при принятии решения — тех, что Гарриет имеет на момент, когда оно принимается, или тех, что будут у нее во время и после событий, вытекающих из этого решения. Например, в биоэтике это очень актуальная дилемма, потому что предпочтения людей в отношении медицинского вмешательства и паллиативного ухода меняются, подчас резко, когда они серьезно заболевают[326]. При условии, что эти изменения не являются следствием снижения интеллекта, какие из этих предпочтений следует признать?[327]

Во-вторых, не просматривается очевидного рационального основания для изменения (в отличие от обновления) предпочтений индивида. Если Гарриет предпочитает А, а не Б, но имеет возможность выбрать опыт, который, как ей известно, может заставить ее отдать предпочтение Б перед А, с какой стати она станет это делать? Ведь в результате она станет выбирать Б, чего сейчас не хочет!

Вопрос об изменении предпочтений в драматической форме представлен в легенде об Одиссее и сиренах. Сирены, мифологические существа, своим пением завлекали мореплавателей на гибельные скалы средиземноморского острова. Одиссей, желая услышать их пение, приказал спутникам закупорить свои уши воском, а его привязать к мачте и ни при каких обстоятельствах не поддаваться, если он станет умолять освободить его. Очевидно, он хотел, чтобы спутники уважали его изначальные предпочтения, а не те, которые появятся у него, когда сирены его зачаруют. Эта легенда дала название книге норвежского философа Юна Эльстера [328], посвященной слабости воли и другим вызовам теоретическому представлению о рациональности.