25 декабря 1979 года. Кабул

Только два человека могли реально повлиять на события, до минут рассчитанные в Москве, – сам Амин и его шурин, начальник Генерального штаба полковник Якуб. И если Амина с самого начала взял на себя Андропов, то Устинову предстояло вывести из игры полковника.

Задача выходила для военных не менее сложная: кроме того, что Якуб был женат на сестре Амина, что с самим Хафизуллой его связывали кровь Тараки и другие массовые расстрелы, что он имел вес в армии и его приказы выполнялись безоговорочно, начальник Генштаба еще прекрасно понимал русский язык, и любое неосторожное слово советников могло или свести на нет всю операцию, или пролить много лишней как русской, так и афганской крови.

Начинать же таким образом новый этап Апрельской революции советские руководители, имевшие перед глазами опыт других революций и переворотов, не желали сами и старались уберечь от этого новое правительство во главе с Бабраком Кармалем, которое к этому времени уже нелегально было переправлено в Баграм.

И хотя за самим Якубом числились десятки уничтоженных семей, на первом этапе от него требовалась если не поддержка переворота, то хотя бы нейтралитет.

Из-за Якуба пришло первое более-менее конкретное указание Магометову в том «Шторме», предгрозовой запах которого он чутко улавливал настороженным нюхом старого вояки, – это добиться послушания Якубом советских советников, в новом правительстве гарантировать ему любые должности.

…Александра Ивановна затевала стирку, когда вбежал переводчик мужа Кузнецов:

– Александра Ивановна, Солтан Кеккезович срочно приказал накрыть праздничный стол. Он пригласил Якуба к себе на день рождения.

– Так день рождения у Солтана уже был.

– Александра Ивановна, срочно. Они уже едут сюда, у вас десять минут.

Метнулась на кухню: раз Солтан сказал «срочно», значит, разговаривать нечего. Принялась сервировать стол.

К следующему звонку в дверь все оказалось почти готово.

Горазд на выпивку оказался полковник Якуб. За день рождения, за советско-афганскую дружбу, за боевое братство – до краев наполненные рюмки легко и охотно осушал начштаба. А самолеты с советскими десантниками уже загудели над Кабулом – и вновь повод – за боевое содружество, за крепость и нерушимость дружбы, а в алаверды – добавлении к тосту – осторожные пока что пожелания афганскому военачальнику и в новых условиях быть на высоте своего положения. С тревогой поглядывала на разошедшегося мужа красавица жена, но, верная традициям Востока, не смела вмешиваться в разговор мужчин.

А они вышли перекурить на балкон, который, сами невидимые в темноте, держали под наблюдением на соседнем балконе переводчики и сотрудники КГБ.

– Наверное, с приходом наших войск кое-что изменится и в вашем правительстве? – не забывали подворачивать разговор шурави.

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – пословица верна, видимо, не только для русских.

– О да. Теперь товарищ Амин станет намного сильнее, – не понимал игры на дальних подступах полковник.

– А не получится, что в новой ситуации товарищ Амин сам потерпит поражение от своих противников? – положил снаряды ближе Магометов.

– Товарищ Амин? Никогда! За него армия и лучшие люди партии, – несмотря на уже свистящие над его головой осколки, не думал зарываться в землю или хотя бы отползать в сторону Якуб.

– И вы, конечно, всегда, при любых обстоятельствах будете с Амином? – не била только что в «яблочко» советская артиллерия.

– Всегда. Только с товарищем Амином, – не пригнулся даже под таким выстрелом в упор полковник.

– Такая преданность всегда похвальна, – перевел огонь на более безопасное место Магометов и, накоротке переглянувшись с товарищами, вообще прекратил «стрельбу»: – Ну что, еще по одной?

А в вечернем небе уже начали гудеть Ил-76 с десантниками Рябченко на борту. Однако ударный отряд ОКСВ на аэродроме главный военный советник не встречал: ради меньшей крови с обеих сторон за выпивкой выводился из игры начальник афганского Генштаба.

Необходимое послесловие. Во многих полках и дивизиях в этот вечер и последующие два наши советники сидели за бутылкой русской водки с афганскими офицерами. Там, где это не удавалось или где командир был ярый сторонник Амина, советники готовили себе места в танках, которые выходят в колонне третьими: по третьим ни при каких условиях огонь бы не открывался…

27 декабря 1979 года. 17 часов 10 минут. Кабул

Ломрай бридман Насрулла, дежурный по штабу Центрального корпуса, через окно увидел идущих к нему патрульных с двумя незнакомыми мужчинами. Торопливо поправил звездочки на зеленом погоне – не держатся, второй раз за сегодня срываются. И вообще, не к добру это, когда у офицера с погон слетают звезды. Набросил китель, застегнулся.

– Товарищ старший лейтенант, – один из патрульных просунул в дверь голову. – Тут два специалиста пришли, говорят, надо проверить связь.

– Веди сюда, – разрешил Насрулла.

Кабульский главпочтамт входил в зону ответственности корпуса, и задача дежурного – проверять документы у связистов, лазающих в шахты перед почтой.

– Проверить связь, – подтвердил один из связистов, подавая новенькие документы.

Фамилии, печать, разрешение – все в порядке.

– Мы на площади Пуштунистана будем работать, – добавил связист. – Где-то кабель порвало.

В такие сложности, как связь, шахты, кабель, старший лейтенант вникал меньше всего. Был он инструктором политотдела, на партийную работу выдвинули с должности строевого командира, которым тоже пробыл всего несколько месяцев. Да и в офицеры попал случайно – за свое землячество с Нур Мухаммедом Тараки. Об этом, правда, при Амине вспоминать стало опасно, вообще, можно было удивляться, что он остался не просто жив, не просто в армии, а и на ее главном участке – партполитработе. Другие – те, кто выдвигался на партийные посты вместе с Насруллой, – давно исчезли или были разжалованы в рядовые, а к Насрулле Аллах, видимо, милостив. Может, с приходом шурави что то изменится в этой жизни, но советские пока никак не проявляют себя: вошли, стали гарнизонами – и тишина. Только «уазики» их чаще, чем при советниках, мелькают на улицах. Как-то теперь пойдет революция? Не приведи Аллах, если они станут поддерживать Амина. Тогда – всё. Тогда о себе надо думать…

– Мы пошли, – напомнил о себе связист.

– Да, конечно, работайте.

Специалисты, теперь уже без патрульных, пересекли площадь напротив почтамта, вдвоем подняли крышку люка. Старший спустился в шахту первым, напарник передал ему ящик с инструментами и, оглядевшись, полез вслед за ним. Люк остался открытым, и Насрулла подумал: как бы кто не упал туда. Скоро сумерки, а сколько проработают под землей связисты – кто ж их знает.

«Если через час не вылезут, надо будет поставить там одного патрульного, – подумал старший лейтенант. – Не хватало еще, чтобы в мое дежурство туда кто-нибудь упал и свернул себе шею».