— Вы ручаетесь, что после всего вернете мне письма?

— Клянусь, — без запинки молвил Франтуан.

— Хорошо. Я все сделаю.

— Отлично. Итак, через полчаса ваши парни поджидают народ у дома Сударого. Лично вы через тридцать пять минут ждете меня возле «Слона и флейты», и мы едем в «Рассвет» ужинать. Через сорок пять минут мы уже сидим за столиком и наслаждаемся фирменным блюдом.

— Это обязательно?

— Вроде решили уже: вы делаете то, что я говорю, и не тратите время на лишние вопросы. Но, так и быть, скажу: да, обязательно. Это наше алиби на всякий случай. Кстати, я знаю, у вас там кое с кем из управляющих особо близкое знакомство, так если возникнет нужда, пускай этот разумный покажет, будто мы приехали в ресторан минут на пятнадцать раньше, чем на самом деле. Итак, мы все уяснили?

Дождавшись утвердительного ответа, Франтуан повернул ручку дверцы и вышел из кабриолета. Застегиваясь, улыбнулся заиндевевшей на передке сильфиде, которая поспешила вернуться в теплое нутро джинномобиля. Этот балбес Незагрош еще спрашивает, откуда умные разумные узнают тайны некоторых семейств…

Все шло по плану. Речь в «Слоне и флейте» удалась на славу. С лихвой уложившись ровно в двадцать минут, Франтуан вдребезги разнес перед слушателями невероятные сплетни, будто оптограф Сударый прячет у себя зловещего Уходера (в кабачке прижилось именно такое прозвище неведомого монстра), выпуская его ночами на охоту, и так взвинтил слушателей, что они посрывались с мест не хуже лошадей на скачках, когда звучит сигнал.

Молчунов явился вовремя и не огорошил неприятными известиями вроде «все пропало, план провалился»; и в «Рассвете» они оказались в точности по расписанию. Однако, попивая вино в ожидании заказанного поросенка и поглядывая на часы, Франтуан чувствовал некое беспокойство. Словно что-то не так…

Незагрош Удавьевич выглядел, напротив, неожиданно удовлетворенным. Это насторожило молодого де Косье, и он счел нелишним уточнить:

— Ваши… те, о ком мы говорили, все сделают в точности?

— Конечно! — бодро заверил Молчунов.

Наивный человек все тешился надеждами, будто его внутренний мир закрыт от окружающих. Франтуан «доил» Молчунова осторожно, не перегибая палку, и виделись они нечасто, однако, почитав любовную переписку рукомоевского зятя и понаблюдав за ним в жизни, де Косье изучил его, по собственному выражению, au plus profond de I̓âme.[9]

— В полном соответствии с моими инструкциями?

— У вас какие-то сомнения? — попытался Молчунов изобразить возмущение.

— Да, и немалые, судя по тому, как у вас краснеют мочки ушей.

— Да как вы смеете…

— Успокойте меня и скажите, что я ошибаюсь и парни не попытаются похитить у Сударого компрометирующую вас пластину, — с улыбкой, как бы обещая обернуть все шуткой, но весьма настойчиво попросил Франтуан. — Скажите это, глядя мне в глаза, и я вздохну с облегчением.

Однако Молчунов просьбу не выполнил, наоборот, глаза отвел и этим выдал себя с головой. Франтуан тяжело вздохнул.

— Вы не так поняли, мсье, они сделают это лишь в том случае, если пластина окажется буквально под рукой! — поспешил заверить Незагрош Удавьевич. — Согласитесь, в принципе такую возможность исключать нельзя, а стало быть, глупо не воспользоваться случаем…

— Да-да, конечно. — Вообще-то, у Франтуана была наготове фраза совсем иного характера, но он вовремя себя осадил: теперь уж поздно спорить и браниться.

Лишь бы только эти Незагрошевы дурни не попались! Собственно, с чего бы им попасться? Они ведь не сопляки какие-нибудь, а профессионалы своего темного дела. Во всяком случае, об этом свидетельствовали не только россказни Незагроша, но и аккуратно наведенные кое-где справки. Вовсе не с чего им попадаться…

Если, конечно, они получили правильные распоряжения.

Намного легче было бы потребовать встречи с их предводителем и лично втолковать, что делать. Но, во-первых, не было времени, а во-вторых, Франтуан де Косье свято держался правила не заводить опасных знакомств.

— Помни, Франтуан, — толковал ему однажды в другом, далеком от Спросонска городе некий прекраснейший разумный, — помни всегда, что для нас подобные связи недопустимы, ибо мы не преступники, мы — торговцы информацией. И не должны давать ни одной зацепки для крючка закона! А потому ни под каким видом не заводи знакомств с криминальными элементами.

Франтуан слушал своего старшего друга, затаив дыхание, однако предпочитал все переспрашивать и уточнять. Уточнил и в тот раз: «Ни под каким видом?» — на что получил ценное замечание: «Ну, кроме двух случаев. Либо светит куш, сорвав который рассчитываешь провести остаток дней в блаженном ничегонеделании, либо на кону твоя жизнь».

Нынче, понятное дело, ни то ни другое. Отец выплатил Франтуану приличную сумму, но отнюдь не такую, с которой молодой де Косье мог бы предаться блаженному ничегонеделанию, да еще на столь длительный срок, какой себе отмерял. Однако испытывал сожаление, что Незагрошевы «парни» не подчиняются ему лично.

«Ладно, хватит, — строго сказал он себе, — они не попадутся». Всего-то и нужно, что устроить шум, вломиться в дом, произвести некоторые разрушения и уйти, оставив загодя приготовленные записки про укрывательство Ухогрыза. Чего мог потребовать Молчунов? Убийства Сударого? Да, в общем, невелика беда, по крайней мере, будучи мертвым, конкурент отца уже не сможет отрицать никаких обвинений, а Ухогрыза в его доме полиция обязательно найдет.

Happy end, как пишут заморцы! Что может пойти не так?

«Да что угодно», — подумалось вдруг Франтуану. Он встал.

— Куда вы, мсье?

Франтуан вздохнул и ответил коротко и грубо. Как и ожидалось, после такого ответа высокомерный Незагрош перевел полный возмущения взор на эстраду. И, стало быть, не видел, что его собеседник направился вовсе не в сторону ватерклозета, а к выходу.

Оделся Франтуан не торопясь, на крыльцо вышел тоже походкой неспешной, а вот потом зашагал быстрее. Даже оглянулся на проезжавшую мимо пустую пролетку, но останавливать не стал: до «Наилучшей оптографии» от «Рассвета» было всего два квартала.

Он и сам, наверное, не смог бы внятно объяснить, почему торопится. Вроде как просто пресытился обществом Молчунова. Нужды говорить с ним уже не было, желания — тем более. Чем не причина?

Дома Франтуан, наспех отделавшись от вежливых расспросов матери о том, как прошел день, позвал отца в свою комнату и там, кидая в сумку вещи, сообщил:

— Все, что было возможно, mon cher père, я для вас сделал. В подробности посвящать не буду, пускай у вас на лице отразится искреннее недоумение, ежели вдруг начнутся расспросы. Намекну только, что дело получилось рискованным, так что мне лучше сейчас уехать на время…