шакалов и любовь собачья,– подумал Михаил Ефимович, справляя малую нужду в темном и сыром подвале прямо у входа, не рискуя пройти вглубь, чтобы не вляпаться в отходы человеческой жизнедеятельности, оставленные предыдущими посетителями и забыв, что он тоже активно участвовал в наступлении этих времен демократии, которые теперь называл шакальими.

Поднимаясь осторожно по лестнице, он заглянул туда, где видел любовную парочку. Там уже никого не было, как и баллона с пивом: ублажив плоть, они где-то в другом месте ублажали желудок пивом.

Вернувшись в жилище бомжей, он осмотрел свободную лежанку и решил, пока не стемнело совсем, двигаться к себе на чердак: лежанка была грязная с кислым запахом от прошлых жильцов – если переночевать здесь, то и он пропитается этим запахом и торговля книгами не пойдет.

–Лучше подальше лечь – но почище встать, – решил он и, увязав свои книги, вместе с подаренными книгами бомжей, он простился с соратниками по мусорным бакам, и не спеша, пошел в направлении своего чердака, размышляя над тем, что сказал Учитель в своем сегодняшнем выступлении.

– Как-то у него просто получается: евреи не виноваты, мол, что стали такими – их заставила жизнь и обстоятельства эволюционировать к нынешнему состоянию. С другой стороны, мы сами виноваты, как утверждает Максимыч, что беспечно доверяем евреям, а потом, поддавшись на их уловки, жалуемся на несправедливость их действий.

Однако, он сам женился на Сане, погнавшись за московской пропиской и польстившись на обещания её отца – Семена Фалиса, пристроить его на теплое местечко в науке.

Хотя, с Саной он, наверное, виноват, что не был с ней нежен и ласков, как она требовала, но вспомнив острый запах её пота, Михаил Ефимович понял, что это было выше его сил.

Сана и её родственники уехали в Израиль, оставив его в коммуналке, в комнате, которой он лишился, когда рассеялся угар демократии, и наступили времена ЧЧВ – человек человеку волк.

За этими размышлениями он, незаметно для себя, прошел весь путь от жилища бомжей до своего дома, огляделся по сторонам и, никого не заметив поблизости, осторожно спустился ко входу в подвал, отодвинул кусок шифера, который прикрывал входную дверь, открыл дверь, вошел внутрь, прикрыв изнутри дверь тем же куском шифера, поднялся на чердак и прошел в свой жилой угол.

Нащупав в полумраке светодиодную лампу, купленную по случаю в электричке, Михаил Ефимович включил свет, предварительно завесив куском плотной материи слуховое окно, чтобы свет с чердака не был виден снаружи, и огляделся.

Всё было на своих местах. Он поставил связки принесенных книг рядом с изголовьем лежака, снял костюм и надел пижаму – почти новую, подобранную в мусорке, и улегся на своё место. Было тихо и спокойно. Запах столетнего голубиного помета напоминал запах дорогого дезодоранта, которым он как-то однажды, пользовался в прежней жизни, и Михаил Ефимович, удовлетворенно вздохнув, заснул спокойным сном, в надежде, что всё образуется, и он снова станет человеком – пусть не завтра, но скоро, как он и рассчитывает – через год.

III

Через неделю, в конце рабочего дня, Михаил Ефимович снова собрался зайти к своим коллегам из заброшенного дома, чтобы прихватить у них книги, которые они, возможно, насобирали в мусорных баках за истекшую неделю.

Он поднялся в знакомую квартиру и вошел в комнату, где располагались его знакомые.

–Ну что, Тихий, сегодня вечер проведешь у нас, не так ли? – спросил Учитель, когда Михаил Ефимович подошел к сидящим и лежащим бомжам, числом четыре бывших человека.

– Да вот, Учитель, заглянул, так сказать на огонек, – ответил Михаил. приблизившись вплотную к группе бывших людей и протягивая бутылку паленой водки, которую приобрел по случаю, дня три назад, покупая еду на рынке, в палатке торгующей просроченными продуктами: якобы для скармливания домашним животным, но успешно поедаемой пенсионерами, мигрантами и бомжами.

В 90-е годы, когда иностранные торговцы появились в России, они начали, педантично, как и у себя в Европе, убирать с прилавков и выбрасывать в мусорные контейнеры продукты с истекшим сроком годности, причем выбрасывать сразу по истечению этого срока. Например, срок истекает завтра, значит сегодня, в ночь, этот продукт выбрасывается в мусор.

Местные жители и бродяги, увидели изобилие этих продуктов целыми упаковками в мусорных контейнерах и начали быстро разбирать их по ночам, толкаясь и ссорясь из-за пива, йогуртов, кофе и прочих деликатесов, совершенно съедобных – что значит день окончания годности пива, конфет, печенья и прочих продуктов? Ничего не значит.

Потом, предприимчивые люди начали скупать в зарубежных супермаркетах просроченные продукты по символическим ценам, как бы на утилизацию, но на самом деле на перепродажу мелким торговцам и лавочникам, которые переклеивали ярлыки на упаковках и продавали товар как свежий и годный людям в пищу, впрочем, не считая этих покупателей людьми.

Затем и иностранные торговцы приноровились не выбрасывать и не сбывать негодные продукты за бесценок, а перепродавать их лавочникам за треть цены, а лавочники уж как позволит совесть, которой у них нет: жадные продают просроченные продукты как свежие – по полной цене, другие – под видом еды для животных, но за полцены.

Вот за такую половинную цену Михаил Ефимович и отоваривался продуктами для себя, в лавке для животных. Там же, рядом, можно было купить и спиртные напитки неизвестного качества и происхождения, но по цене, доступной сильно пьющим людям.

Учитель взял у Михаила бутылку якобы водки, встряхнул её несколько раз, посмотрел сквозь стекло и жидкость на закат солнца, освещающий через окно всю кампанию, и решил, что напиток годен к употреблению.

Открыв бутылку, он разлил половину жидкости в белые пластиковые стаканчики – одноразовые, но благополучно служившие бомжам до тех пор, пока не сломаются и не почернеют, и раздал эти стаканчики присутствующим: всем, кроме Михаила, который, как известно, не мог принимать спиртного из-за особенностей своего организма.

Бывшие люди выпили. Это была видимо не первая их выпивка в этот вечер: в отдалении, на куче мусора валялись ещё две пустые бутылки – день не прошел даром, и компании удалось разжиться деньгами и отоварить их на спиртное и кое-какую еду, остатки которой лежали перед ними на столе, на куске картона.

Выпив, кто-то отломил кусочек хлеба и зажевал им суррогатный напиток, а другие, поморщившись, закурили по половинке сигарет, подобранных на мостовой от спешащих куда-то и не докуривших их прохожих.

Помолчав немного, Учитель произнес: «До ночлега ещё далеко, молча сидеть в компании неприлично, телевизора, как у всех порядочных людей, здесь нет, и я предлагаю провести